«РОМАНС» («НЕВИННЫЙ НЕЖНОЮ ДУШОЮ…») (1829).

Автограф: ИРЛИ, тетр. II. Впервые опубликовано: Соч. под ред. Висковатова, т. 1, с. 38.

Согласно позднейшей приписке Л. в автографе, ст. посвящено его другу по университетскому благородному пансиону Д.Д. Дурнову (1813 — ?) (см. также: «К Д<урно>ву» («Я пробегал страны России…», «К Дурнову», «К другу», «Русская мелодия»).

«Романс» Л. представляет собой подражание ст. И.И. Дмитриева «Стансы» («Я счастлив был во дни невинности беспечной…»). Сокращая количество строф с 4-х до 3-х, Л. тем не менее значительно усложняет ритмико-синтаксический строй ст., дополняя принятое у Дмитриева чередование шестистопного и двустопного ямба также четырехстопными и пятистопными строками. Создавая сложную систему рифмовки, обыгрывая возможности рефрена, поэт создает сложную методическую структуру стиха, что было связано с традицией особой музыкальности, характерной для жанра романса (см.). Его популярность в русской лирике конца XVIII — начала XIX в. росла и связывалась именно с идеей особой мелодичности и неожиданностью ритмико-строфических решений — подражаний «вольностям» испанской («романской») поэзии.

Своеобразной литературной «игрой», диалогически отсылавшей к угадываемому первоисточнику, становится у юного поэта перенос акцентировки в стихотворном рефрене каждой строфы (ср.: «Я счастлив был…» — «Я был счастлив…»). Кроме того, в сравнении со ст. Дмитриева Л. выстраивает принципиально иную лирическую ситуацию, более органичную не для сентиментально-предромантической, но именно для сложившейся романтической эстетики, в которой противопоставление несовместимых противоположностей абсолютизируется; это уже не просто части биографии одного человека (ср. у Дмитриева воспоминания о нежном возрасте невинности, когда «я счастлив был», и приходящего с годами печального опыта разочарований), у Л. «счастье» и «несчастье» — удел определенных, непохожих друг на друга натур. Т.о. состояние безочарования абсолютизируется для самого «лермонтовского человека», и лишь «иной», пусть дорогой его сердцу, но непохожий человек («друг», «невинный нежною душою»), способен сказать о себе: «Я был счастлив». Отказывается Л. и от остроумно-неожиданного пуанта — концовки у Д., когда смысл повторяющейся строки благодаря ироническому смысловому «сдвигу» менялся на противоположный: «Увы! Тогда не пел я в песнях заунывных: / Я счастлив был» [I; 37]. Можно согласиться с мыслью Б.М. Эйхенбаума, что Л. при обработке поэтического материала, заимствованного у Д., отбрасывает лексические архаизмы, «романтизируя» мотивы поэта-предшественника, делая их ближе современному поэтическому словарю и собственной эстетике, в чем-то усложняя, а в чем-то упрощая и делая развертывание лирического сюжета более предсказуемым.

Лит.: 1) Грибушин И.И. Романс («Невинной нежною душой…» // ЛЭ. — С.472; 2) Дмитриев И.И. Полн. собр. стихотворений. Л.: Советский писатель, 1967. — С. 352. 3) Висковатов П.А. Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова. — М.: Современник, 1987. — 494 с.; 4) Пейсахович М.А. Строфика Лермонтова // Творчество М.Ю. Лермонтова. — М.: Наука, 1964. — С. 417–491; 5) Чистова И.С. О кавказском окружении Лермонтова (по материалам альбома А.А. Капнист) // М.Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. — Л.: Наука, 1979. — С. 205–208; 6) Эйхенбаум Б. М. О поэзии. — Л.: Советский писатель, 1969. — С. 308–310.

Т.А. Алпатова