==«1830 ГОД. ИЮЛЯ 15-ГО» (1830)

Автограф — ИРЛИ, оп. 1, № 7 (тетрадь VII), лл. 1 об.—2. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.» (1859, т. 127, № 11, отд. I, стр. 246–247).

Ст. было написано в 1830 г. в период учебы на нравственно-политическом отделении Московского университета. Ст. имеет дневниковый характер. На первый взгляд, лежащая в его основе условно-романтическая коллизия (столкновение светлых и чистых юношеских идеалов с «идеалами» светского общества, в котором царит «дружеский обман» [I; 139]), «не преображенная, по всей вероятности, личностными переживаниями, делает исповедь поэта в значительной мере книжной» [4]. Но у Л. такой безрадостный взгляд на жизнь сформировался очень рано, без приобретения жизненного опыта. Юный поэт вглядывается в окружающую действительность трезвым, проницательным взглядом зрелого человека и видит ее такой, какова она есть на самом деле: не согрета преданной, искренней дружбой, взаимной, постоянной любовью.

В ст. прослеживается тема одиночества и душевных терзаний. Сердце лирического героя есть «жертвенник, сгоревший от огня» [I; 140]. Разочарование в морали «света», в любви, в дружбе приводит к тому, что лир. герой, сбросив цепь, сковавшую его, обретает внутреннюю свободу ценой отчужденности от окружающего мира, от людей, которые «старалися <…> / Так отравить ребяческие дни» [I; 140]. Однако в душе героя против них «горит <…> / Не злоба, не презрение, не месть» [I; 140], но обида, горечь, боль. Лир. герой мучим своим одиночеством, но это «подвиг гордого одиночества» [3]. Мотив тоски и душевной муки отчетливо слышен в последних строках ст. («Что ж. — Ныне жалкий, грустный я живу/ / Без дружбы, без надежд, без дум, без сил…») [I; 140], звучащих резким диссонансом строкам первой строфы («Как я рвался на волю к облакам! / Готов лобзать уста друзей был я…») [I; 139].

Как отмечает в своем исследовании игумен Нестор (Кумыш), довольно рано поэт «познал ту горечь разлада, которая рождается в человеке от несоответствия запроса души с повсеместной скудостью жизни» [2]. Этот изначальный, высокий уровень требований к жизни поэт пронесет до конца своих дней. Белинский за год до гибели Л. удивлялся цельности его натуры: «Я с ним робок, меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ним благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества» [1]. «Самим строем своей уникальной личности Л. был обречен на отчужденное существование, на глубочайшее одиночество» [2], как древние пророки, которые «носили в своей душе глубокое огорчение и боль от созерцания несовершенного устройства своего общества» [2].

Лит.: 1) Захаров В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. — М.: Захаров, 2003. — С.364; 2) Игумен Нестор (Кумыш). Тайна Лермонтова. — СПб.: филологический ф-т СПБГУ, 2011. — С. 9–12; 3) Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова / Отв. ред. Г.М. Фридлендер. — М.; Л.: Наука, 1964. — С. 14; 4) Черный К.М. «1830 год. Июля 15-го» // ЛЭ. —С. 586.

А.А. Юрлова