«ХАДЖИ АБРЕК» (1833).

Автограф неизв. Впервые опубл. при жизни Л. (вопреки воле автора) в журн. «Библиотека для чтения» за 1835г. (т.XI, отдел I, С. 81–94).

Поэма датируется 1833 годом согласно воспоминаниям А. Меринского, товарища Л. по юнкерской школе, утверждавшего, что «в юнкерской школе он написал стихотворную повесть (1833г.) „Хаджи Абрек”» («Атеней», 1858, ч. 6, № 47, С. 301).

Первое печатное произведение Л. не только «кавказская легенда, кровавый гимн мести» (Н.А. Котляревский), но и «художественное размышление поэта о скрытых духовных безднах, таящихся в мести» [20; 159]. Произв. богато пленительными в своей красоте картинами кавказской природы: лермонтовская акварельность выражена в пейзажных зарисовках, в кот. чувствуется умелая кисть мастера. «Осн. мотивы поэмы — похищение женщины и кровная месть» [21; 600], являются сюжетообразующими, любовный сюжет более развит, чем в поэме «Каллы». По религиозной традиции слово «хаджи» — дополнение к имени человека, совершившего мусульманское паломничество (хадж) к святым местам в город Мекку, а абрек — это прозвище «кавказского горца, изгнанного родом из своей среды за преступление, обычно убийство» [26; 30], кот. вел скитальческую или разбойничью жизнь (вероятно, от осетинского абыраег, абрег — скиталец, разбойник). Л произв. «состоит из монологов (рассказ старого лезгина, обращение Хаджи к коню, мольба Леилы о пощаде), диалога (разговор Леилы с Хаджи), описаний (аул Джемат и окружающая его природа, портрет Леилы и ее пляска [21; 601], последняя не просто дань закону гостеприимства, но своеобразный абрис пляски будущей Тамары («Демон»). Несмотря на то, что «по содержанию и стилистич. особенностям поэма близка к своеобразным бытовым повестям, известным в фольклоре черкесов и кабардинцев» [21; 600], в произв. в образе романтического героя поэтом отражены национально — религиозные черты быта горского аула и показаны во всей полноте черты менталитета и психологии восточного человека. А.Е. Коновалова отмечает: кровная месть у Л. — «это не только заданность личной судьбы, определенная запрограммированность земного пути, но чувство ответственности перед родом, ощущение неразрывной органичной связи со своими предшественниками, ощущение себя некоторым “звеном” в общей цепи, преемственности поколений, подчинение общему порядку, предначертанному свыше и длящемуся веками» [13; 17]. Как и Пушкин («Дубровский»), Л. был глубоко убежден, что «увлечение мздовоздаянием делает мстителя противником тех ценностей, кот. он своей расправой пытается защищать, приобщает личность началу жестокости и с неизбежностью поставляет ее за пределы той жизни, в кот. ровно пульсирует живительный ток любви» [20; 159]. Ориентальный мотив кровной мести плавно переходит из поэмы «Каллы»: однако, если в «Каллы «кабардинец черноокий» Аджи совершает месть не по своей воле, а по наущению коварного и лицемерного муллы, то Хаджи Абрек, «витязь черноокий», мстит по своему выбору, более того, он становится рабом своей жажды мести, кот. закрывает его от всего мира, становится духовным смыслом его земного бытия: «Месть для него — это темное наваждение, сильная страсть, лишающая покоя, огонь, воспламеняющий душу, вожделение, захватывающее душу с такой неотразимой силой, что герой не в состоянии ему противиться, и овладевающее им с такой глубиной, что оно превращается чуть ли не в маниакальную идею» [20; 156]. Герой говорит Лейле, своей будущей жертве:

Блаженство то верней любови,
И только хочет слез да крови.
В нем утешенье для людей,
Когда умрет другое счастье;
В нем преступлений сладострастье,
В нем ад и рай души моей.
Оно при нас всегда, бессменно;
То мучит, то ласкает нас…
Нет, за единый мщенья час,
Клянусь, я не взял бы вселенной! [III; 275]

Л. «создал ряд контрастных образов и картин: дряхлому и беспомощному старику (отцу Леилы) противопоставлен сильный и решительный Хаджи. В сакле Бей-Булата мрачность зловещего гостя оттеняется беспечностью и резвостью Леилы. Также контрастны картины природы. Поэма изобилует драматич. коллизиями, примыкая по содержанию к «Каллы» и «Аулу Бастунджи» » [21; 601], но поэт также противопоставляет Хаджи Абрека и Лейлу, убийцу и жертву его мести. Жизнелюбие и простосердечность Леилы, ее восточная красота, кот. любуется автор, подчеркивающий ее простоту и детскую непосредственность, чистоту ее души и помыслов не трогают сердце «жестокого» Хаджи Абрека Показательно сравнение героини с мотыльком, жизнь кот. яркая, но недолгая:

Лезгинку пляшет и поет.
Ее глаза как звезды блещут,
И груди полные трепещут;
Восторгом детским, но живым
Душа невинная объята:
Она кружится перед ним
Как мотылек в лучах заката.
И вдруг звенящий бубен свой
Подъемлет белыми руками;
Вертит его над головой, [III; 274]

«Воодушевленный местью, Хаджи не просто проливает безгрешную кровь, но становится повинным в уничтожении истинной поэзии бытия, олицетворением которой в поэме является Леила. Убивая подлинную любовь, герой убивает и собственное «я», обезличивается и заканчивает свою жизнь небытием» [20; 276]. Поступок Хаджи Абрека вызывает у автора осуждение: как и в поэме «Каллы», мощным аккордом звучит мотив погубленной женской красоты. Мрачный герой проявляет решительность и непреклонную волю в противостоянии со слабой женщиной, кот. напрасно пытается его разжалобить своими слезами:

«…О, сжалься!.. Говори — как плачут
В твоей родимой стороне?
Погибнуть рано, рано мне!..
Оставь мне жизнь! оставь мне младость!
Ты знал ли что такое радость?
Бывал ли ты во цвете лет
Любим как я?.. О, верно нет!» [ III; 276]

Автор акцентирует внимание читателя на экспрессивной драматичности диалогических сцен и эмоционально трагических в своей напряженности моментах психологического состояния героя. Так, важным в психологии героя представляется момент его колебания: когда он видит прекрасную горянку, в его душе происходит страшная борьба между жаждой мести и чувством жалости, глубокой симпатии к Леиле, но он в своей жестокой непреклонности подавляет в себе свои эмоции по отношению к молодой женщине, кот. он говорит в своей «исповеди»:

Я увидал твой образ нежный,
Тоскою горькой и мятежной
Душа, как адом, вся зажглась.
Но это чувство улетело…
Валлàх! исполню клятву смело! [ III; 276]

В отличие о Хаджи Абрека, поэт полон глубокого авторского сочувствия к своей героине, хотя и не оправдывает ее поступок, по молодости лет героиня не сразу осознала в счастье любви, какое горе она, единственная, оставшаяся в живых дочь, (отец называет ее «ангел молодой», «птенец мой нежный») некогда причинила своему старому отцу, оставшемуся в одиночестве и «без сил отмстить за свой позор» (умыкание девицы без последующего свадебного торжества) [III; 259].

Поэт показывает бездну духовного падения Хаджи Абрека: «Мщение ввергает героя в ту область, где границы между добром и злом становятся неразличимыми. Хаджи, чиня расправу над Бей-Булатом, оказывается убийцей людей не только ни в чем не повинных, но еще и обладающих подлинной душевной красотой» [20; 158]. Как и в поэме «Каллы», посв. теме кровной мести, в произв. отчетливо звучит мысль автора о том, что никогда не может быть оправдана жестокость по отношению к невинным людям и предательство (герой обещает старому горцу привезти его дочь, вернув ее в дом отца живой, а вместо этого он под предлогом этой благородной цели, думая, что выступает карающим перстом судьбы, на самом деле становится игрушкой своих страстей и своей клятвы): «романтический герой поэмы, уходит в горы, понимая, что после убийства Леилы и ее отца ему нет места среди людей, заканчивает свою жизнь злобой и превращается в смрадный, обезображенный труп, лишенный узнаваемых черт» [20; 159]. Важно, что в финале показан трагический итог гибели двух противников Бей — Булата и Хаджи Абрека, за кот. некому молиться и плакать: их хоронят в безвестности блуждающие «путники». Но этой трагедии могло бы не быть, если бы Хаджи Абрек в момент своих колебаний услышал голос своей совести.

Т.о., в поэме Л. намеренно деромантизирует чувство кровной мести: «Он вглядывается в него с пристальным вниманием, делает его объектом тщательного изучения и открывает в нем колоссальную энергию разрушения, направленную как на самого героя, так и на тех, кто его окружает [20; 155]. Произведения Л. на ориентальные темы были частью тревожных и мучительных исканий поэта, кот. не прекращались всю творческую жизнь: автор стремился не только найти в обобщенных образах св. романтич. героев национальные черты, созвучные своим духовно — нравственным убеждениям, показав на фоне «фольклорной реальности» (Н.П. Семенов) вольнолюбивый народ Кавказа, но и средствами глубокого психологического анализа и романтич. поэтики показать духовную несостоятельность и гибельную, ничем не оправданную, жестокость кровной мести.

Лит.: 1)Аджиев A.M., Хидирова Э.С. Лермонтов и Дагестан. — Махачкала: ДНЦ РАН, 1999. — 112 с.; 2)Алексеев П.В. Восточный текст в поэтике М.Ю. Лермонтова // Вестник Томского государственного университета. 2013. — № 374 — С. 7–10; 3)Андреев-Кривич С.А. Кабардино-черкесский фольклор в творчестве Лермонтова. — Нальчик: Кабардинское книжное изд-во, 1949. — 137 с.; 3)Виноградов Б.С. Кавказ в русской литературе 30-х годов XIX в. — Грозный: Чеч.-инг. Книжно изд-во, 1966 — С. 122–124; 4) Гаджиев А. Кавказ в русской литературе первой половины XIX века. — Баку: Язычы, 1982. — С. 128–142; 5)Гаджиев А.Д. Восток в русской литературе первой половины XIX в. (Проблемы русскокавказских литературных взаимоотношений). Автореф. дис. д-ра филол. Наук. Тбилиси, 1981. — 47 с.; 6)Гасанова З.И. Кавказский горский менталитет в изображении русской литературы XIX века. Дисс… канд. филол. наук. — Махачкала, 2009. —177 с.; 7)Гроссман Л.П. Лермонтов и культуры Востока // ЛН. Т.43–44. — С. 673–744; 8)Глухов А. И. Эпическая поэзия М. Ю. Лермонтова. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1982. — 209 с.; 9) Каганович С. Романтизм и Восток // Вопросы литературы. 1979. — № 2. — С. 153–173; 10)Кирилюк З. В. Кавказ в творческой эволюции М. Лермонтова // Кавказ и Россия в жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова. Грозный, 1987. — С. 33–40; 11)– 136 с.; 11)Кирилюк З. В. Кавказ в творческой эволюции М. Лермонтова // Кавказ и Россия в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова. Грозный: Чеч. —инг. Книжное изд-во, 1987. — С. 33–40; 12) Кавказ и Россия в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова: Материалы Всесоюзн. Лермонтов. конф., 27–29 сент. 1984 г., Грозный /Чеч.-Инг. гос. пед. ин-т. — Грозный: Чеч.-Инг. кн. изд-во, 1987; 13)Коновалова А.Е. Тема Рока в кавказских поэмах Лермонтова //Литературоведческий журнал. 2006. — №20. — С.16–25; 14) ермонтовский текст: Ставропольские исследователи о жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова: Антология: В 2 т. / Под редакцией проф. В.А. Шаповалова, проф. К.Э. Штайн. — Ставрополь: Изд — во СГУ, 2007. — Т. 1. — 784 с.; 15)Милованова Т.С. «Лермонтовский человек» как философский и социокультурный феномен в русской литературе первой половины 1830-х годов. Автореферат. Дис. кандидата филол. наук. М., 2012. — 23 с.; 16)Милованова Т.С. Образ «лермонтовской женщины». — Московский лермонтовский сборник. Выпуск 2. — М.: Издательство «Известия», 2010. — С. 41–45; 17)Манкиева Э.Х. Особенности изображения женщины-горянки в произведении М.Ю. Лермонтова «Хаджи-Абрек// Этносоциум. Научный и общественно — политический журнал. 2014. — №5(71). — С. 149–156; 18)Мелихова Л.С., Турбин В.Н. Поэмы Лермонтова. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. — 50 с.; 20)Нестор (Кумыш), игумен. Тайна Лермонтова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, Нестор-История, 2011. — С.152–160; 21)Назарова Л.Н. Хаджи Абрек// ЛЭ. — С.600–601; 22)Поэтика фольклора народов Дагестана. Махачкала: Даг. ФАН СССР, 1981. — 181 с.; 23)Романтизм в художественной литературе. — Казань: Изд-во Казан. университета, 1972. — 179 с.; 24)Семенов Л.П. Мотивы горского фольклора и быта в поэме Л. «Хаджи-Абрек»// М.Ю. Лермонтов. Сб. статей и материалов. — Ставрополь: Кн. изд-во, 1960. C.17–24; 25) еменов Н.П. Туземцы Северо-Восточного Кавказа: (Рассказы, очерки, исследования, заметки о чеченцах, кумыках и ногайцах и образцы поэзии этих народцев). — СПб.: типография А. Хомского и К°, 1895. — 487с.; 26)Семенов. Л.П Лермонтов и фольклор Кавказа. — Пятигорск: Орджоникидз. краев. изд-во, 1941 — С.30; 27)Остахов А.А. Кровная месть у черкесов в творч. М.Ю. Лермонтова //М.Ю. Лерм. в рус. и заруб. науке и культ. Матер. Всерос. научн. конф. — 2010. — Пятигорск, 2011. — С. 52–56; 28)Удодов Б.Т. К вопросу о лирическом герое Лермонтова // Вопросы поэтики литературы и фольклора. Воронеж: Воронежский государственный университет, 1974. — С. 73–90; 29)Ханмурзаев Г.Г. Принципы изображения национального характера в поэмах Лермонтова «Аул Бастунджи» и «Хаджи Абрек»//Древнерусская и классическая литература в свете исторической поэтики и критики. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1988. — С. 79–86; 30)Ханмурзаев Г.Г. Дагестанская тема в русской литературе второй половины XIX века. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1982. — 96 с.; 31) Хихадзе Л. Д. О пушкинско-лермонтовской традиции изображения Кавказа и о «Кавказском пленнике» Л. Толстого // Толстой и литература народов Советского Союза. — Ереван: Изд-во Ерев. ун-та, 1978. — С. 78–84; 32)Хидирова Э.А. Дагестанский фольклор в иноэтническом восприятии: Историко-функциональные аспекты в русской художественной, публицистической и научной литературе XIX века Дис. канд. филол наук. Махачкала, 2002. — 244 с.; 33)Хубиева Ф.М. М.А. Хубиев о творчестве М.Ю. Лермонтова// Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. Специальный выпуск №2. — 2007 — С.159–160; 34) Хубиев М.А., Из истории аула Джамагат, воспетого М.Ю. Лермонтовым в поэме «Хаджи Абрек». // М.Ю. Лермонтов. Сб. статей и материалов. — Ставрополь: Кн. изд-во, 1960. — С. 113–126; 35) Чичерин A.B. Стиль лирики Лермонтова // Изв. АН СССР ОЛЯ, 1974. — Т. 33. — № 5. — С. 407–417; 36)Эйдельман Н.Я. «Быть может за хребтом Кавказа…» (Русская литература и общественная мысль первой половины XIX в. Кавказский контекст). М.: Наука, 1990. — 320 с.; 37)Юсуфов Р.Ф. Русский романтизм начала XIX века и национальные культуры. — М.: Наука, 1970. — 424 с.; 38)Юсуфов Р.Ф., Дагестан и рус. лит-ра конца XVIII и первой пол. XIX в. — М.: Наука, 1964. — С.199 —200; 38). «Атеней», 1858. — ч. 6, № 47. — С. 301.

О.В. Сахарова