ДУЭЛЬ С БАРАНТОМ
16 февраля 1840 г. на балу у графини А.Г. Лаваль в Петербурге произошла ссора Л. с сыном французского посла Эрнестом де Барантом (1818–1859). Барант вызвал Л. на дуэль. 18 февраля в воскресенье в 12 часов за Черной речкой на Парголовской дороге состоялся поединок. В этот день три года назад Л. арестовали по делу о стихотворении на смерть Пушкина. Секундантом со стороны Л. был А.А. Столыпин (Монго), со стороны Баранта — виконт Рауль д’Англес. На допросе Столыпин сообщил условия поединка: «…на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах… <…> …поставили их на 20 шагов, стрелять они должны были по счету вместе: по слову “раз” — приготовиться, “два” — целить, “три” — выстрелить…». [8; 349]. Оружие выбирал Барант. «Так как господин Барант почитал себя обиженным, то я предоставил ему выбор оружия», — объяснял Л. обстоятельства событий в письме своему непосредственному начальнику генерал-майору Н.Ф. Плаутину, командиру лейб-гвардии Гусарского полка [10]. Ход дуэли, по показаниям Столыпина, был следующим: «Дуэль… на шпагах кончилась… небольшой раной, полученной… Лермонтовым в правый бок и тем, что конец шпаги его был сломан; после … продолжалась… на пистолетах…, по счету “два” Лермонтов остался с поднятым пистолетом и спустил его по слову “три”; …Барант целил по счету “два”» [8; 348]. Л. эти события описал следующим образом: «Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился…. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, я выстрелил в сторону» [10].
После дуэли противники помирились и разошлись. «История эта оставалась довольно долго без последствий…», — вспоминал А.П. Шан-Гирей [14; 49]. 10 марта Л. арестовали и предали военному суду за «дуэль» и «недонесение о том тотчас своему начальству». 12 марта Столыпин написал письмо А.Х. Бенкендорфу, в котором признался, что был секундантом. 15 марта он был арестован. Барант покинул Россию 23 марта, к негодованию командира Отдельного Гвардейского корпуса великого князя Михаила Павловича, который в этот день направил ему через министра иностранных дел графа К.В. Нессельроде вопросные пункты. Граф д’Англес после дуэли отправился 2 марта в Одессу, откуда вернулся во Францию.
На допросе по делу о дуэли Л. показал: «Обстоятельство, по которому он требовал у меня объяснения, состояло в том: правда ли, что я будто говорил на его счет невыгодные вещи известной ему особе, которой он мне не назвал. …Когда я… сказал, что никому не говорил о нем предосудительного, что его ответ выражал недоверчивость, ибо он прибавил, что все-таки, если переданные ему сплетни справедливы, то я поступаю дурно; на что я отвечал, что выговоров и советов не принимаю и нахожу его поведение весьма смешным и дерзким» [8; 342].
В письме Плаутину Л. писал: «На колкий его ответ я возразил такой же колкостью, на что он сказал, что если б находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить дело; тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно» [10; 451]. Таким образом, официальной причиной ссоры Л. назвал расхождения в вопросе о национальной чести русских. Шан-Гирей вспоминал: «…Военно-судное дело… начинало принимать благоприятный оборот вследствие ответа Лермонтова, где он писал, что не считал себя вправе отказать французу, так как тот в словах своих не коснулся только его, Лермонтова, личности, а выразил мысль, будто бы вообще в России невозможно получить удовлетворения, сам же никакого намерения не имел нанести ему вред, что доказывалось выстрелом, сделанным на воздух» [15; 50].
Баранту стали известны показания Л., данные им на допросе. Он «… твердил везде…, что напрасно Лермонтов хвастается, будто подарил ему жизнь…, и он…, по выпуске Лермонтова из-под ареста, накажет его за это хвастовство» [15; 50]. До Л. дошли слова Баранта. 22 марта в 8 часов вечера Л. через А.В. Браницкого пригласил на арсенальную гауптвахту Баранта для личных объяснений по поводу своих показаний. «Я спросил его: правда ли, что он недоволен моим показанием? Он отвечал: “Точно и не знаю, почему вы говорите, что стреляли, не целя на воздух”.
Тогда я отвечал, что говорил это по двум причинам. Во-первых, потому что это правда, во-вторых, потому что я не вижу нужды скрывать вещь, которая не должна быть ему неприятна, а мне может послужить в пользу; но что если он недоволен этим моим объяснением, то когда я буду освобожден и когда он возвратится, то я готов буду вторично с ним стреляться, если он этого пожелает. После сего г. Барант, отвечав мне, что он драться не желает, ибо совершенно удовлетворен моим объяснением, уехал» [11]. Об этой встречи узнали. «Мать Баранта поехала к командиру гвардейского корпуса с жалобой на Лермонтова за то, что он, будучи на гауптвахте, требовал к себе ее сына и вызвал его снова на дуэль» [15; 51]. То есть она добилась аудиенции у Великого князя Михаила Павловича и обвинила Л. в том, что он второй раз вызвал ее сына на дуэль, а также в незаконных свиданиях. 29 марта Лермонтов был допрошен «в присутствии комиссии военного суда» и дал письменные показания о свидании с Барантом. «Лермонтово дело пошло хуже. Под арестом он имел еще свидание и экспликацию с молодым Барантом. Все глупое, ребячество….» [цит. по: 12; 123].
Основными причинами дуэли современники называли: 1) любовное соперничество за княгиню М.А. Щербатову. 2) Честь русского офицера. Военно-судная комиссия установила, что Л. «вышел на дуэль не по одному личному неудовольствию, но более из желания поддержать честь русского офицера». В.Г. Белинский 15 марта писал В.П. Боткину «Государь сказал, что, если бы Лермонтов подрался с русским, он знал бы, что с ним сделать, но когда с французом, то три четверти вины слагается» [цит. по: 12; 119]. «Лермонтов при объяснении с Барантом вступился вообще за честь русских офицеров перед французом» [13]. «Здесь действует патриотизм. Из Лермонтова делают героя и радуются, что он проучил француза», — писал Вяземский [цит. по: 12; 121]. 3) Четверостишие «Ах, как мила моя княгиня, за ней волочится француз…», якобы которым Л. обидел даму (впоследствии в 1872 г. этот слух был опровергнут А.М. Меринским, который объяснил, что эпиграмма была написана Л. еще во время учебы в школе юнкеров в 1832–1833 гг. и адресована совсем другим людям, слово «богиня» было заменено на «княгиня» [14]. 4) «Спор о смерти Пушкина». Е.П. Ростопчина писала к А. Дюма-отцу: «Несколько успехов у женщин, несколько салонных волокитств вызвали против него <Лермонтова> вражду мужчин; спор о смерти Пушкина был причиной столкновения между ним и г. де Барант, сыном французского посланника: последствием спора была дуэль» [цит. по: 12; 115].
Исследовательница Э.Г. Герштейн была убеждена, что дуэль Л. и Баранта носила политический характер и была спровоцирована. Целью дуэли, по ее мнению, было, во-первых, удаление из России Баранта-отца в условиях сложных политических отношений между Россией и Францией. А, во-вторых, поединок давал повод выслать из столицы и Л. [6]. По другой версии, это Л. подстроил дуэль с сыном французского посла в отместку за гибель Пушкина и свое наказание в 1837г. Поэт надеялся, что на этот раз император, не терпевший Францию и короля-узурпатора Луи-Филиппа, будет к нему снисходителен [17].
Конфликт Л. и Баранта начался еще в конце 1839 г. Они часто виделись в свете, их отношения были натянутыми. 8 апреля А.И. Тургенев пишет из Москвы Вяземскому о том, что он не виноват в ссоре между Л. и Барантом: «…Барон д’Андрэ… спрашивал, правда ли Лермонтов в известной строфе своей бранил французов вообще или только одного убийцу Пушкина, что Барант желал бы знать от меня правду. <…> …Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию [цит. по: 12; 123–124]. Речь идет о Баранте-отце и о новогоднем бале, который состоялся 1 января 1840 г. во французском посольстве, куда был приглашен Л. По Петербургу распространялись слухи о причине дуэли.
14 марта П.А. Вяземский в письме жене из Петербурга в Париж писал: «Причина тому бабьи сплетни и глупое, ребяческое, … нахальное волокитство петербургское. Тут замешана… Бахерахт» [цит. по: 12; 118–119]. 15 марта А.И. Тургенев в письме из Москвы спрашивал Вяземского: «Верно, Лермонтов дрался с Бар<антом> за кн. <Щербатову>?» [цит. по: 11; 119]. Московский почт-директор А.Я. Булгаков сделал запись в своем дневнике: «Говорят, что политическая ссора была токмо предлогом, а дрались они за прекрасные глазки молодой кокетки, жены нашего консула в Гамбурге, г-жи Бахерахт» [3]. Таким образом, в этом деле появились два женских имени: Тереза фон Бахерахт (1804–1852) и княгиня Мария Алексеевна Щербатова (1820–1879). «…Лермонтов по-прежнему продолжал выезжать в свет и ухаживать за своей княгиней; наконец одна неосторожная барышня Б***, вероятно, безо всякого умысла, придала происшествию достаточную гласность в очень высоком месте…», — вспоминал Шан-Гирей [14; 49].
Тереза фон Бахерахт — дочь русского министра-резидента в Гамбурге Г.А. фон Струве, жена секретаря русского консульства Р.И. фон Бахерахта. М.А. Корф записал в своем дневнике 21 марта: «…этот ветреный француз… приволачивался за живущей здесь уже более года женою консула нашего в Гамбурге… — известною кокеткою… В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом…» [цит. по: 6; 13]. Участие в этой истории для Бахерахт имело плохие последствия. «Теперь многие утверждают, что Бахерахт тут ни в чем не виновата. — Писал Вяземский. — Она, говорят, очень печальна и в ужасном положении, зная, что имя ее у всех на языке. Кажется, они скоро едут обратно в Гамбург» [цит. по: 12; 121]. Из-за этой истории Бахерахт была вынуждена покинуть Россию. Позднее она стала известной немецкой писательницей.
В 1839–1840-х гг. Л. был увлечен М.А. Щербатовой. По свидетельству А.И. Тургенева, Щербатова испытывала к поэту серьезное чувство. «Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова», — записал он. «Он влюбился во вдову, княгиню Щербатову, за которой волочился сын французского посла», — писал Н.М. Смирнов [9]. А.П. Шан-Гирей вспоминал: «Зимой 1839 г. Лермонтов был сильно заинтересован кн<ягиней><М.А.>Щербатовой…. Мне ни разу не случалось ее видеть, знаю только, что она была молодая вдова, а он него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
То же самое, как видно из последующего, думал про нее и г. де Барант…» [15; 48]. Исследователи М.Ф. Дамианиди и Е.Н. Рябов нашли и перевели с французского неизвестные письма М.А. Щербатовой, которые пролили свет на обстоятельства дуэли. Признание Щербатовой в том, что она многим обязана семье французского посла и что со стороны Барантов, в связи с распространившимися в светском обществе сплетнями о ее причастности к дуэли, она рассчитывает встретить не осуждение, а понимание, стали неожиданностью для исследователей.
Причина, по которой Щербатова уехала 22 февраля из Петербурга в Москву, была не дуэль, как предполагала Герштейн, а болезнь отца. 21 марта 1840 г. она писала из Москвы А.Д. Блудовой: «Мой поспешный отъезд дает повод для сплетен, но ведь Вы можете засвидетельствовать, какое отчаянное письмо прислала моя мачеха о состоянии моего отца…» [7; 66]. 21 марта, после того, как история с дуэлью получила широкую огласку в обществе, Щербатова оправдывается в письме Блудовой: «…Свет и прекрасные дамы оказывают мне слишком большую честь, уделяя мне так много внимания. Предполагают, что это несчастная дуэль произошла из-за меня. Я же совершенно уверена, что оба собеседника даже и не думали обо мне во время их ссоры. К несчастью, выглядело так, что оба молодых человека за мной ухаживают. <…> Что касается этой дуэли, то мое поведение ни в коей мере не могло подать для нее повод, так как я всегда была одинакова по отношению к одному и другому. Эрнест, говоря со мной о Лермонтове, называл его “Ваш поэт”; Лермонтов же, говоря о Баранте, называл его “Ваш любезный дипломат”. Я смеялась над этим, вот и все» [7; 66]. В письме от 23 марта тому же адресату Щербатова писала: «Родные его (Лермонтова — М.Д.) никогда не поверят, что я была не при чем в этой дуэли… Они поступили либо как безумцы, либо как дети, которые ссорятся, не зная причины ссоры» [7; 67]. Таким образом, Щербатова причину дуэли объясняет ребячливостью и той и другой стороны.
Примечательно, что современники в письмах жалели родителей соперников. «Всех мне более тут жалок отец Барант…», — писал Вяземский. — В нынешней молодежи удивительно много ребячества, но не простосердечного, а только глупого и необразованного…» [цит. по: 12; 119]. «И бедная Елиз<авета> Алексеевна. <…> Ужасное положение ее…», — писала Е.А. Верещагина дочери А.М. Верещагиной (Хюгель) [цит. по: 12; 122]. «Жалка его бабушка… Несчастная, многострадальная» [цит. по: 12; 124– 125]. В этом ключе вполне уместными выглядят слова Щербатовой: «На месте госпожи Барант я высекла бы Эрнеста и вместо того, чтобы подвергнуть Лермонтова аресту… поручила бы госпоже Арсеньевой произвести аналогичную операцию по отношению к ее любимому Бенжамену-шалопаю» [7; 67].
13 апреля Николай I наложил резолюцию на докладе генерал-аудитора по делу Л.: «Поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина и г. Браницкого освободить от подлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным» [8; 370].
Последствия этой дуэли были судьбоносными и необратимыми для обеих сторон. Ход событий получил непредвиденный поворот. Барант был вынужден уехать, лишившись возможности сделать карьеру дипломата в России. «…Барант так и не получил вожделенного назначения. Он был отправлен в Дрезден, а впоследствии служил в Константинополе» [6; 33]. Л. был переведен из гвардии в армию и выслан на Кавказ, где велись военные действия. По письмам многих современников, в том числе и Белинского, поэт этого хотел сам. «Если, говорит, переведут в армию, буду проситься на Кавказ» [2]. «…Мне также пишут, что он просит быть отосланным обратно на Кавказ», — сообщала Щербатова [7; 67]. Столыпину пришлось продолжить службу в Нижегородском драгунском полку на Кавказе. Наказание для Л. оказалось достаточно суровым. Причины видятся в интригах.
Барант-отец добивался назначения своего сына вторым секретарем посольства в России, но дуэль с Л. внесла свои коррективы в его планы. Сын посла стал замешан в сомнительной истории и нанес урон своей репутации. Дело получило огласку.
Комиссия военного суда установила, что Барант промахнулся, а Л. выстрелил в сторону. Не стрелять поэт не мог, а выстрел в воздух могли счесть за трусость. Приговор был неожиданным для многих, в том числе и для Барантов: «Я хотел бы больше снисходительности — Кавказ меня огорчает…» [цит. по: 6; 30].
Бенкендорф потребовал от Л. написать письмо Баранту с признанием ложных показаний на суде. То есть получалось, что причиной такого наказания стала не сама дуэль, а показание в выстреле в сторону. «Получив приказание явиться к господину генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, я из слов его сиятельства увидел, к неописуемой моей горести, что на мне лежит не одно обвинение за дуэль с господином Барантом и за приглашение его на гауптвахту, но еще самое тяжкое, какому может быть подвергнуться человек, дорожащий своею честию.… Граф Бенкендорф изволил предложить мне написать письмо господину Баранту, в котором я бы просил у него извинения в ложном моем показании насчет моего выстрела» [цит. по: 6; 30].
Л. категорически отказался это делать и обратился с просьбой защитить его от требований Бенкендорфа к Великому князю Михаилу Павловичу. Высочайших резолюций на это письмо не последовало, но Бенкендорф оставил свои требования.
Л. выехал на Кавказ в первых числах мая. За время нахождения на гауптвахте он много читал, написал такие стихотворения, как «Воздушный корабль», «Соседка», «Журналист, читатель и писатель», подготовил к изданию сборник стихов.
В это же время вышел отдельным изданием роман «Герой нашего времени». Прочитав по просьбе Александры Федоровны этот роман, Николай I дал ему отрицательный отзыв, напутствовав автора: «Счастливый путь, г. Лермонтов, пусть он, если это возможно, прочистит тебе голову…» [цит. по: 6; 34].
Лит.: 1) Алексеев Д.А. Лермонтов. Исследования и находки. – М.: Древлехранилище. 2013. – С.269-313; 2) Белинский В.Г. Полн. собр. соч. в 13 тт. М., 1956. Т. XI. С. 496; 3) Булгаков А.Я. о дуэли и смерти Лермонтова // Литературное наследство. 1948, №45–46. С. 708. 4) Висковатый П.А. М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1891. С. 317–338; 5) Ганичев И.А. Перевесть в Тенгинский полк тем же чином… // Военно-исторический журнал. 2003. №12. – С. 57–60; 6) Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. – М., 1986. – 351 с. 7) Дамианиди М.Ф., Рябов Е.Н. Неизвестные письма княгини М.А. Щербатовой // Лермонтовский текст. Исследования 1900-2007 годов. Антология в двух томах. Т. 2. Ставрополь, 2007. – С. 64–7; 8) Дело М.Ю. Лермонтова с Эрнестом де Барантом // Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 9. – М., 2001. – С. 334–371; 9 Из памятных заметок Н.М. Смирнова. – Русский архив. 1882. Т.II. – С. 240; 10) Лермонтов М.Ю. Письмо Плаутину Н.Ф. <начало марта 1840 г.> // Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. М.; Л.,1957. Т. 6. С. 451; 11) Лермонтов М.Ю. Полн. собр. соч. Т. V. – СПб. 1913. – С. XCI; 12) Мануйлов В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. – М.; Л., 1964. – 198 с.; 13) Лонгинов М.Н. – Русская старина, 1873. Т. VII. Кн. 3. – С. 384–385; 14) Меринский А.М. М.Ю. Лермонтов в юнкерской школе // Русский мир, 1872, 10 августа; 15) Шан-Гирей А.П. М.Ю. Лермонтов // М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. – М., 1989. – С. 33–55; 16) Щеголев П.Е. Книга о Лермонтове. – Л., 1929. Вып. 2. – С. 25–62.
М.А. Дорожкина