ФОЛЬКЛОРИЗМ Л.

Фольклоризм как сознательное отношение к фольклорной эстетике и усвоение художественных принципов изображения мира и человека в народном искусстве формируется у Л. на протяжении всего творческого пути. Первым опытом восприятия культуры простого народа были детские впечатления. По воспоминаниям родственников, в имении Тарханы, где прошли детские годы Л., он наблюдал деревенские игры, присутствовал на праздниках, мог слышать народные песни. Во время учебы в Московском благородном пансионе, а затем в Московском университете (1828–1832) Л. глубже знакомится с фольклором. В это время народная песня стала привлекать все большее внимание, актививизируется собирательство песенного фольклора (И.П. Сахаров, П.В. Киреевский, М.А. Максимович, а также А.С. Пушкин, Н.М. Языков и др.), песня становится предметом теоретических рассмотрений в ученой среде. В журнальной критике развернулась полемика о «русских песнях», в процессе которой были выявлены разные формы интерпретации народной лирики. Ряд преподавателей Пансиона и Университета проявляли повышенный интерес к народной песне, изучали ее поэтику и ритмику. А.Ф. Мерзляков, критик, поэт и профессор красноречия и поэзии, публикует сборник «Песни и романсы» (1830), открывая, по оценкам прижизненной критики, «новую эпоху песенного жанра» (А. Глаголев). Высоко оценивая народные песни, Мерзляков призывал студентов записывать их, говорил, что в них выражены «русские нравы, русские чувства, русская правда, русская доблесть». Видимо, одним из первых Мерзляков развивал у Л. интерес к народной поэзии, давая ему уроки еще на дому при подготовке в Пансион. Д.Н. Дубенский, преподаватель риторики, русского и латинского языков в Пансионе, выпустил книгу «Опыт о народном русском стихосложении» (1828). По мнению Н.Л. Бродского, подражания народным песням пансионского периода, в которых Л. использует разные ритмические формы, были поэтическими опытами воплощения склада народных песен, приведенных у Дубенского. В письме к М.А. Шан-Гирей от 21 дек. 1828 Л. пишет, что «продолжает подавать сочинения Дубенскому» [VI; 404].

Серьезное внимание фольклору уделял журнал «Московский вестник», который был в круге чтения Л. в московский период. В журнале публикуются работы А.Х. Востокова, известного создателя тонической теории народного стиха, И.М. Снегирева, собирателя паремий и народных праздников, а также тексты записанных народных песен. С.П. Шевырев, возглавлявший отдел словесности до 1829, публикует теоретические статьи о народной поэзии и свой опыт подражания «Разбойничью песню». М.П. Погодин, редактор журнала (1827–1830), печатает работы, посвященные древней русской истории и духовной культуре. Высоко ценя русскую песню, Л. делает запись в тетради: «Если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно нигде не больше не буду искать, как в русских песнях..» (1830).

В контексте знакомства с песенным фольклором Л. создает собственные опыты «русской песни». Стремясь передать композиционные и стиховые особенности строя народной песенной лирики, он вводит прием психологического параллелизма, экспериментирует со строфикой и ритмикой, обращается к свободному безрифменному стиху: «Песня» («Желтый лист о стебель бьется»), «Песня» («Колокол стонет»), «Русская песня» («Клоками белый снег валится»). Первоначально в ранней лирике появляется достаточно условный образ народного певца, «певца простого»: «Русская мелодия» (1829). В ст. «Атаман» и «Воля» (1831) представлена литературная обработка мотивов «разбойничьих песен» и формируется романтизированный образ народного героя-разбойника. Возможными источниками «Атамана» исследователи считают «Песни о Стеньке Разине» А.С. Пушкина и разинский фольклор (З.И. Власова). «Воля» является наиболее ярким воплощением народного идеала свободы, который в дальнейшем получит художественное воплощение в ст. «Узник», в «тюремной лирике» Л. Лирический хронотоп, метафористика, постоянные эпитеты, разнообразные ритмы, создающее впечатление близости к народному стиху, демонстрируют все более глубокое освоение поэтики народной песни. Особое положение в этой группе ст. занимает «Песня» («Что за в поле пыль пылит») (1830). Возможно, это первая фольклорная запись Л., подвергнутая незначительной обработке, что можно считать знаком нового этапа развития его фольклоризма. Эта песня о татарском полоне будет включена в набросок плана исторической поэмы о Мстиславе Черном, ее содержание корреспондирует с героической ранней «Балладой» («В избушке позднею порой»).

В эти годы Л. отдает дань и давно сложившимся формам связи литературы и народной поэзии. В университетский период сделано несколько набросков эпических произведений с фольклорной основой: план волшебно-рыцарской сказки «При дворе князя Владимира», замысел «шутливой поэмы» о приключениях богатыря, которые близки к литературнофольклорной традиции конца XVIII-начала XIX вв.

Фольклоризм Л. получает развитие в лироэпических жанрах. Наиболее привлекательной становится в этом плане баллада. Начиная с первых опытов, Л. использует драматические сюжеты из преданий и народных баллад, часто уже освоенных в европейской литературе : несчастная любовь («Тростник»), возвращение мертвого жениха («Гость»), но значительно усиливает образы центральных персонажей, гиперболизируя их страсти, страдания, преступления в русле романтической эстетики.

С нач. 1830-х г. диапазон фольклорных тем и сюжетов расширяется за счет кавказских источников, в состав которых входят непосредственные впечатления от поездок на Кавказ в детские годы, когда были услышаны местные рассказы, предания, а также европейская и русская ориентальная поэзия. Кавказские поэмы «Каллы», «Измаил-Бей», «Аул-Бастунджи», «Хаджи Абрек» содержат упоминания о топонимичских преданиях, легендарно-исторические мотивы, в них прослеживаются элементы эпической поэтики при создании образов героев-горцев (культ коня, оружия, верность адатам), в поэмы вводятся стилизованные народные песни, при создании которых использован опыт освоения поэтики русских песен («Месяц плывет/ Тих и спокоен», «Много дев у нас в горах»).

Эволюция фольклоризма Л. происходит от усвоения ритмо-мелодического характера фольклорного текста к созданию образов народных певцов, сказителей, гусляров и передаче их целостного взгляда на мир. Первый опыт появляется в развитии национально-патриотической темы, связанной с юбилеем победы в войне 1812 года. От первых патетических ст., близких русской и европейской литературе («Поле Бородина», «Два великана»), Л. приходит к написанию «Бородина» (1837), одного из шедевров патриотической русской поэзии. Фольклорную основу ст. составляет сказ с элементами просторечия, основные мотивы близки солдатскому песенному фольклору (бивуачные песни, песни о наказе командира). В ст. присутствуют черты эпического хронтопа: образы поля, «сырой земли», Москвысвятыни, вошедшего в легенды «дня Бородина»). Героем произведения выступает народ в момент его единства, о подвиге которого рассказывает один из участников.

В поэме «Песня про купца Калашникова» (1837), развивающей приципы романтического историзма, повествование ведется от лица гусляров, которые создают песню вслед за событиями и поют ее всему народу. Чин гуслярного пения сохранен во внешнем построении — зачин, концовки фрагментов, исход, одаривание певцов, многократное исполнение. В композиции «Песни» выдержан фольклорный прицип троичности — три части, три «допроса» героев. По наблюдениям М.П. Штокмара, богатые выразительные средства народного языка, свободная ритмика народного стиха использованы в «Песне» не в виде отдельных деталей, а системно, как органически усвоенные народные традиции создания образов.

В русле нарождающихся славянофильских идей, с которыми Л. знакомится Л. в период общения с А.А. Краевскими С.А. Раевским, в «Песне» идеализируется русский патриархальный уклад, с которым связаны характеры героев и отношения между ними. В образе купца Калашникова синтезированы черты народных представлений о чести, правде и вере, о воле и смелости и о покаянии. Поэтика основных эпизодов сюжет связана с былинным эпосом (выкликание врага перед поединком, братание с землей через пролитие крови, победительный второй удар), с покаянной разбойничьей песней, с похоронным причитанием. Исследователи соотносят эпизод кулачного боя с исторической песней балладного типа о Кострюке из «Сборника древних российских стихотворений, собранных Киршею Даниловым» (Н.М. Мендельсон). Высокая оценка фольклоризма «Песни» была дана В.Г. Белинским: «…поэт вошел в царство народности как ее полный властелин и, проникнувшись ее духом, слившись с нею, он показал только свое родство с нею, а не тождество» [III; 250]. «Песня» была одобрительно встречена в славянофильских кругах.

В период первой ссылки на Кавказ Л. фольклорные интересы Л. получают новую почву для развития. Он знакомится с фольклором гребенских казаков. «Казачья колыбельная песня» (1838) написана на основе переработки основных мотивов и образов народной колыбельной. Использованные в ней конститутивные черты жанра (навеличивание ребенка, образ дома и семейно-родовой мотив, уменьшительно-ласкательная лексика) входят в лирический монолог матери-казачки, содержание которого раскрывает духовные ценности народа: охрана отечества, защитительный покров веры и родные святыни, сила материнской любви. Лирический хронотоп «Колыбельной» составляют малый домашний мир и большое пространство с проходящей в нем границей родного и чужого, раскрывает казачью судьбу, соединяя младенчество и героику.

В 1837 г. Л. записывает «турецкую сказку» «Ашик — Кериб» вероятно, со слов поэта и переводчика М.Ф. Ахундова в Тифлисе (Л.П. Семенов, И.Л. Андроников). В основу «Сказки» лег один из типовых сюжетов мирового фольклора — « муж на свадьбе своей жены» (М.К. Азадовский), с которым соединен мотив странствий восточного поэта. В «Сказке» присутствуют арабские, турецкие, азербайджанские, армянские, иранские элементы.

В кавказских поэмах 1838–1841 гг. фольклорная составляющая существует либо в виде отдельных мотивов, либо уходит в глубину литературного сюжета. В последних редакциях «Демона» (1838–1841) представлены элементы грузинского свадебного обряда (танец Тамары-невесты, пение зурны), топонимика мифа об Амирани, в поэме «Мцыри» центральный эпизод битвы с барсом имеет параллели с грузинскими народными охотничьими балладами «Юноша и тигр», «Юноша, ищущий бессмертия», в балладе «Тамара» древний миф соединен с топонимическими преданиями о Дарьяльском ущелье. По наблюдению И.Я. Заславского и В.Э. Вацуро наиболее органично кавказский фольклор освоен и переработан в поэме «Беглец. Горская легенда» (1837– 1838). Созданный легендарный сюжет развивается по законам построения фольклорного текста с троекратным нарастанием драматизма. В нем отчетливо представлена система ценностей в патриархальном горском мире. Перенесенная из поэмы «Измаил-Бей», «черкесская песня» о воине, идущем на битву, в «Беглеце» становится выражением наиболее общих этических представлений о горском характере, о героике. Спокойный тон повествования, приглушенность этнического пласта лексики ориентированы на высокий уровень обобщения, раскрытие образа мира и человека другой культуры, отличной от европейской.

В произведениях конца 1830-х — начала 1840-х фольклоризм основан на более широком привлечении разных жанров народной поэзии — сказа, солдатской песни, городского романса. Наиболее органично они входят в поздние баллады и ст. балладного типа, синтезируясь с литературными формами. Стилизация в них основана на использовании фольклорных моделей для создания собственных поэтических средств («Узник», «Морская царевна», «Листок»), на обращении к куплетной строфике(«Дары Терека», «Свиданье», «Спор»), к простым синтаксическим конструкциям, введению единичных просторечных выражений («Морская царевна»). В отличие от народной песни, где певец безличен и доминирует содержание, Л. стремится создать образ повествующего героя, раскрыть его характер. Как правило, по своему мироощущению и строю чувств это демократический герой. В «Завещании, в «Свидании» это армейский офицер, в «Листке» — одинокий геройскиталец, в «Сне» — умирающий воин, в «Казачьей колыбельной песне» — мать- гребенская казачка. Фольклорные жанровые формы лирической песни, романса, баллады, солдатской песни обогащают художественный мир позднего Л., сливаются с ним, расширяя диапазон выразительных средств, органично соединяя литературу с народной поэзией.

Лит.: 1) Азадовский М.К. Фольклоризм Лермонтова.// ЛН, №43– 44. М.Ю. Лермонтов. Т.1. — М.: Наука, 1941. — С. 227–263; 2) Андроников И.Л. Ученый татарин Али// Андроников И.Л. Собрание сочинений в трех томах. Т.3. — М.: Худ. лит., 1981. — С. 371–419; 3) Вацуро В.Э. М.Ю. Лермонтов.// Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). — Л., 1976. — С. 210–249; 4) Мендельсон Н.М. Народные мотивы в поэзии Лермонтова // Венок М.Ю. Лермонтову. — М.:П.: Издание Т-ва «В.В. Думнов, Наследники Бр. Салаевых», 1914. — С.165–95; 5) Штокмар М. Народно-поэтические традиции в творчестве Лермонтова.// ЛН, №43–44. М.Ю. Лермонтов. Т.1. — М.: Наука, 1941. — С. 263–353.

Л.А. Ходанен