ОТРЫВОК.

В творчестве Л. развивает трактовку жанра, глубоко родственного определяющим гносеологическим и эстетическим идеям романтизма: стремления к абсолютной творческой свободе и ощущения мира как непрерывного становления, предполагающего, что ни в мироздании, ни в природе человека нет ничего застывшего и завершенного. «Фрагментарность» как своеобразная универсалия романтизма представляется писателям той эпохи едва ли не определяющим качеством литературы; в той или иной форме «отрывок» / «фрагмент» присутствует и в лирике, и в прозе, и в драматургии, и в эстетической мысли романтиков (см. Новалис, Ф.Шлегель, Н.М. Карамзин, М.Н. Муравьев, К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский, А.С. Пушкин и мн. др.). Генетически возникновение О. как литературного жанра связывают с трансформацией представлений об античности — образы руин, фрагментов распавшегося целого, которые, тем не менее, сохранили гипнотическую притягательную силу для зрителя, становились своеобразным «микрокосмом», живым «обломком» прошлого в современности («Многие произведения древних стали фрагментами. Многие произведения нового времени — фрагменты с самого начала» [13; 290]).

О. и фрагмент как результат воли времени и случая, так завораживавшие романтиков, сменяются в их собственно творчестве сознательной авторской установкой на незавершенность, недосказанность, недовоплощенность мысли, которая не известна заранее, но рождается в процессе построения художественного высказывания. О. (фрагмент) отвечает как природе понимания романтиками художника («Поэт отменяет все связи», — писал об этом Новалис), так и самой сущности искусства, которое «вечно будет становиться и никогда не может быть завершено» [13; 295].

Особое значение для эстетики О. имела идея художественного совершенства, благодаря которой жанр получал внутреннюю антиномичность: внешняя незавершенность, спонтанность парадоксально сочетались в нем с ощущением соразмерности, абсолютной самодостаточности; часть становилась целым, ускользающее и хрупкое обретало статус абсолюта: «Фрагмент, словно маленькое произведение искусства, должен совершенно замыкаться в себе, подобно ежу», — писал об этом свойстве жанра Ф.Шлегель [13; 300].

В реальной историко-литературной ситуации России первой трети XIX в. выделялись как собственно жанр О. (фрагмента), жанровая природа которого обозначалась самим автором (см.: А.С. Пушкин. «Осень (отрывок)»), так и особая эстетическая установка на фрагментарность, не обязательно предполагавшая жанровое обозначение О. В творчестве Л. шире представлена тенденция к фрагментарности — отрывочности, таинственности, недосказанности. Собственно жанровое обозначение О. имеют несколько юношеских произведений поэта. В лирике Л. О. становится тонким жанровым инструментом, позволяющим провести максимально глубокий психологический анализ; О. поэта объединяет тема личности, лирическая ситуация размышления о сложных феноменах психики. Таков прежде всего наиболее развернутый ранний О. Л. «На жизнь надеяться страшась…» (1830), представляющий эмоциональный мир человека, в котором ощущение ранней старости души, опустошенность, чувство бессмысленности существования предвещает лермонтовскую «Думу» («Наш дух вселенной вихрь умчит, / К безбрежным, мрачным сторонам. / Наш прах лишь землю умягчит / Другим, чистейшим существам…» [I; 114]). Установка на недосказанность, обусловленная жанровым заданием О., созвучна в данном случае и ощущению одиночества лирического героя, незавершенность лирического выказывания т.о. развертывается до уровня философской проблемы: человек не может быть услышан и понят («Ужель при сшибке камней звук / Проникнет в середину их?..»; «Утихнет звук сердечных слов, / Один, один останусь я…» [I; 112]).

О. «Чума» также посвящен анализу феномена человеческих отношений: содержащий элементы лиро-эпического сюжета, он становится горестным размышлением о судьбе истинной дружбы перед лицом смерти, неизбежной вечной разлуки. В О. («Приметив юной девы грудь…») возникает развернутый портрет романтического героя, «недвижного» сердцем, внешне холодного, бесстрастие которого таит скрытые душевные бури («Недвижно сердце было в нем / Как сокол, на скале морской / Сидящий позднею порой…» [I; 161]).

Особое место среди О. Л. занимают произведения, тяготеющие к лирико-драматическому роду. Таков, по-видимому, О. «Три ночи я провел без сна, в тоске…», соотносимый с замыслом произведения Л. (по-видимому, драматического) из истории Древней Руси (см. в разделе «Планы, наброски, сюжеты» “<16> “Имя героя Мстислав…”»). Написанный О., т.о., объединяет две творческие установки: собственно незавершенность (как отрывок из недописанной пьесы), так и О. в смысле жанровой природы. Центральный герой — некое самосознающее «Я», наделен единственной страстью — любовью к родине и жаждой подвига во имя ее освобождения; О. становится психологическим исследованием зарождения и развития этой страсти: «без сна, в тоске» герой взращивает ее в себе, и наконец обретает истинный смысл бытия: «Мой час настал — час славы, иль стыда; / Бессмертен, иль забыт я навсегда», «…потеряв отчизну и свободу, / Я вдруг нашел себя, в себе одном / Нашел спасенье целому народу; / И утонул деятельным умом / В единой мысли, может быть напрасной / И бесполезной для страны родной; /Но, как надежда, чистой и прекрасной, /Как вольность, сильной и святой…» [I; 247].

Элементы лирико-драматического О. исследователи находили также в ст. «Журналист, читатель и писатель» (1840) — в данном случае феномен незавершенности помог поэту выявить потенциал развития, становления (поэзии, творческого дарования, что было обусловлено общей проблематикой текста), О. здесь проявляет свои возможности как металитературное произведение (в котором читатель особенно остро ощущает процесс рождения текста — ср. фрагментарность в «больших» произведениях — «Рыцарь нашего времени» Н.М. Карамзина, «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Герой нашего времени» Л.). Актуализируя лирическое начало в тексте, жанровые черты О. в ст. «Журналист, читатель и писатель» делают его персонажей своеобразным воплощением разных сторон авторской души, что также способствует более глубокому раскрытию философской проблематики ст.

Лит.: 1) Афанасьева Э.М. «Маленькая драма» М.Ю. Лермонтова: («Журналист, Читатель и Писатель» // Вестн. Кемеров. гос. унта. Сер.: Журналистика, 2002. — № 3. — С. 111–120; 2) Грешных В.И. <Фрагмент и фрагменте> // Слово.ру: Балтийский акцент. 2012. — № 4. — С. 129–139; 3) Грешных В.И. Фрагмент в художественной практике Ф.Шлегеля // Эволюция жанрово-композиционных форм. — Калининград: Изд-во Калинингр. ун-та, 1987. — С. 104–111; 4) Грешных В.И. Ранний немецкий романтизм: фрагментарный стиль мышления. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1991 — 140с.; 5) Григлиф М. Пушкин и романтическая мода: Фрагмент. Элегия. Ориентализм. Ирония: Пер. с англ. — СПб.: Акад. проект, 2006. — 382 с.; 6) Заломкина Г.В. «Остров Борнгольм» Н.М. Карамзина: Фрагмент как новая форма литературной готики // Проблемы изучения русской литературы XVIII века. — СПб.; Самара: Издательство АсГард, 2009. — Вып. 14. — С. 171–180; 7) Кобрин К. Рассуждение о фрагменте // Кобрин К. Гипотезы об истории. — М: Прагматика культуры, 2002. — С. 51–63; 8) Ненарокова М.Р. «Фрагмент и цикл»: материалы круглого стола в Институте мировой литературы им. А.М. Горького // Культурологический журнал, 2014. — № 15. — С. 79– 83; 9) Новалис. Фрагменты / Новалис // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М.: Изд-во МГУ, 1980. — С. 94–107; 10) Пахсарьян Н. Т. Поэтика фрагментарности в рококо и романтизме: Прево и Шатобриан // Романтизм: Искусство. Философия. Литература. — Елец: ЕГЛУ им. Я. Брюсова, 2006; 11) Ставровская И.В. К вопросу о фрагментарности стиля И.Ф. Анненского // Малые жанры: теория и история. — Иваново: ИвГУ, 2007. — С. 108–117; 12) Франк М. Аллегория, остроумие, фрагмент, ирония. Фридрих Шлегель и его идея разорванного «Я» // Немецкое философское литературоведение наших дней. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2001. — С. 268–291; 13) Ф.Шлегель. Критические фрагменты // Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: в 2-х тт. — М.: Искусство, 1983. —Т. I. — 479 с.

Т.А. Алпатова