РОКОКО.

Проблема творческого взаимодействия Л. с художественным наследием Р., по аналогии с проблемами «Л. и барокко», «Л. и классицизм», «Л. и сентиментализм» должна рассматриваться с учетом неизбежного абстрагирования при строгом отграничении друг от друга различных стилей «большого XVIII века» как нормативно-традиционалистской литературной эпохи, каждый из которых по-своему реализовывал различные грани характерного для нее художественного сознания. Как и другие стили, восходящие к литературным традициям XVIII в., Р. интересовало Л. преимущественно в ранний период творчества, в рамках определенных, более тесно связанных с традицией жанров, и как правило влияние Р. представало в виде своеобразных устойчивых лирических ситуаций, мотивно-образных рядов, ассоциировавшихся в Р., память о котором сохранялась в литературе 1830-х — начале 1840-х гг. в двояком виде: конкретно-исторической литературно-художественной реальности и в то же время — некоего «рокайльного мироощущения», безнадежно утраченного на рубеже эпох, но от этого не растерявшего своего очарования для современников новых исторически потрясений.

По свидетельству П.А. Висковатова, становление и раннее литературное образование Л.-ребенка, по традициям того времени, соприкасалось с наследием французского рококо благодаря личности его воспитателя, Ж. —П.К. Жанро, который «пленял безукоризненностью манер и любезностью обращения, отзывавшихся старой школой галантного французского двора» (Висковатов П.А. М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. — М., 1891. — С. 36). Своеобразным литературным портретом Жандро исследователь считал ироническое изображение наставника героя в поэме «Сашка»: «Его учитель чистый был француз, / Marquis de Tess. Педант полузабавный, / Имел он длинный нос и тонкий вкус / И потому брал деньги преисправно. / Покорный раб губернских дам и муз, / Он сочинял сонеты, хоть порою / По часу бился с рифмою одною; / Но каламбуров полный лексикон, / Как талисман, носил в карманах он…» [IV; 69] (ср. образы m l’Abbe Месье Трике в «Евгении Онегине» А.С. Пушкина).

Это мифологизированное восприятие Р. как безнадежно утраченной, но очаровательной традиции XVIII столетия, эпохи изящества и галантности, во многом верно улавливало основополагающие эстетические принципы Р. как стиля, «парного» по отношению к строгому, рационалистичному и идеологически насыщенному классицизму (см.: Поспелов Г.Г. «Парные стили» в искусстве Нового времени // XVIII век: Ассамблея искусств. Взаимодействие искусств в русской культуре XVIII века. — М., 2000. — С. 71–78), «дополняющего» художественной палитру эпохи совершенно иными красками. Сам ретмин «Р» (от франц. Roquaile — мелкие камешки, ракушки) указывал на это; его определяющие формально-тематические характеристики — изящество, элегантность, принципиальный отход от «серьезных» и «больших» жанров в сферу интимно-личного, «легкого», иронично-шутливого, изящный эротизм. В литературе рококо главными жанрами были «легкая поэзия» анакреонтического толка, нравоописательные стихотворные «сказки» (Вольтер, И.И. Дмитриев), дружеские и любовные послания, элегии, эпиграфическая поэзия (эпиграммы, мадригалы, иронические эпитафии), галантный, нравоописательный, а также фривольно-эротический роман и др. Авторы, творчество которых связано с Р., — А.-Р.Лесаж, П.К. Мариво, А.Прево, Ж.-Б.Грессе, К.П. Кребийон, Э.Д. Парни, Д.Дидро, Вольтер, Ш.-Л.Монтескье во Франции, К.Виланд, молодой И.-В.Гете, Г.Э. Лессинг в Германии, У.Конгрив, Г.Прайор, Г.Филдинг, А.Поуп, Д.Дефо в Англии, И.Ф. Богданович, А.П. Сумароков, Н.А. Львов, М.Н. Муравьев, Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев, Н.М. Карамзин, К.Н. Батюшков и др. в России.

Определяя значение Р. в истории литературы XVIII в., исследователи выделили в качестве главной мировоззренческой основы стиля постепенно крепнущее сомнение в возможностях разума всеобъемлюще понять и объяснить устройство мироздания, законы общества и поведение человека; отсюда возникает сомнение как в государственническом пафосе «большого» классицизма, так и в идеях просвещения, а в конечном итоге — то самое ощущение хрупкости, мимолетности, ускользающей красоты, которое и стало главным отличительным признаком в мифологизированном культурно-историческом «образе Р.», усваиваемом литературой первой половины XIX в.

Юношеские ст. Л., наиболее тесно связанные с традициями «легкой поэзии» Р., по преимуществу раскрывают устойчивых круг лирических ситуаций и мотивно-тематических рядов: антикизированное эмблематическое изображение любви в духе анакреонтической традиции («Заблуждение Купидона», 1828), эротический намек («Мадригал», 1829; «Счастливый миг», 1831), в ряде случаев прямо опирающееся на традицию Э. Парни, которую Л. усваивал как непосредственно, так и благодаря художественному опыту поэтических переложений К.Н. Батюшкова (ср. «Письмо» Л., 1831, как своеобразное усвоение реминисценций ст. Батюшкова «Привидение», 1810, восходящего к элегии Парни «Le revenant»). Лермонтовскому лирическому герою рокайльный образ близок уже потому, что игриво-радостное мироощущение в нем зачастую рождается как антитеза жестокому окружающему миру — таково ст. «Веселый час» (ср. одноименное ст. К.Н. Батюшкова, восходящее к мотивам ст. Н.М. Карамзина). «Веселый час» Л. — не просто гимн любви и веселью, противопоставление эпикурейских мотивов предощущению грядущей смерти, он переживается поэтом в темнице (ср. подзаголовок «Стихи в оригинале найдены во Франции на стенах одной государственной темницы»), где способность человека радоваться каждой минуте бытия противопоставлена мраку темницы, страданиям, ожиданию неизбежной смерти; именно дух рокайльной свободы делает здесь героя-узника окончательно независимым от любых земных «цепей» («Я на стене кругом / Пишу стихи углем, / Браню, кого придется, / Хвалю, кого хочу, / Нередко хохочу…» [I; 18]. Эти абсолютно свободные и радостные стихи, начертанные на стене темницы, обреченные на неминуемую скорую гибель, как и их автор, — один из символов амбивалентного мироощущения Р., трагичного и светлого одновременно, угадывающего как неизбежную конечность всего сущего, так и скрытое жизнетворческое начало, по-своему пророчествующего о бессмертье.

Интересно, что большинство юношеских ст. Л., так или иначе связанных с традицией Р., развивают лирические ситуации, оформляющие своеобразную лермонтовскую поэтологию раннего периода («Цевница», «Пир», «Веселый час», «Он любимец мягкой лени», «К гению», «Пан»). В этом смысле его восприятие Р. близко сходному вектору в юношеской лирике А.С. Пушкина. Дух «легкой поэзии» формирует и лиру юного поэта, освобождая его от гнета чуждых нормативно «серьезных» традиций, уводит в чудесный мир, «под свод акаций», где «некогда стоял алтарь и муз и граций, / И куст прелестных роз, взлелеянных весной / <…> Струя свой аромат, шумя с прибрежной ивой, / Шутил подчас зефир и резвый, и игривый…» [«Цевница», 1828; I; 11], причем наставником поэта оказывается Пан — в творческом воображении юного Л. сливающийся по своим функциям, с одной стороны, с музой-наставницей, с другой же — с Вакхом, дарующим лирическому герою самые важные, с точки зрения рокайльной поэтологии, дары: «В одной руке его стакан, в другой свирель…». Таки образом, становление истинного творчества протекает в атмосфере подлинной внутренней свободы и уравновешенности духа, счастья и творческого упоения. Эти юношеские, безусловно подражательные «рокайльные» ст. Л. становятся оригинальной сферой его поэтологии, без которой невозможно адекватно оценить генезис и пути становления его лирической системы.

Отдельную и совершенно неразработанную сферу изучения проблемы «Л. и Р.» составляет сопоставление произведений Л. —прозаика (прежде всего неоконченной повести «Княгиня Лиговская» и романа «Герой нашего времени») с традициями нравоописательного рокайльного романа (см. А.-Р.Лесаж, Г.Фильдинг, К.П. Кребийон, Д.Дидро, Ш. де Лакло и др.). Эта разновидность романа XVIII столетия вырастала из литературно-эстетической атмосферы светского салона, с особым культом изящного общения, гедонистического отношения к жизни и любви как виртуозного искусства обольщения. Его герои — люди, воспитание и положение которых поставило их в совершенно особую ситуацию «хорошего общества», они виртуозно владеют всеми инструментами «искусства жить», — но утратили естественность чувств и подлинную жизнетворческую энергию. В этом смысле нравоописательный роман Р. становится «портретом», составленным «из пороков всего … поколения в полном их развитии», — и в этом смысле Печорин как литературно-культурный тип может трактоваться как логическое завершение линии персонажей, берущей начало в романах авторов XVIII столетия (входивших в условно представляемый «круг чтения» героя, и соответственно, формировавших как его отношение к жизни, так и своеобразную «речевую маску», созданию которой Л. уделяет серьезное внимание в «Журнале Печорина»). Утонченный гедонизм, уже в XVIII в. осознававшийся как нечто кризисное и опасное, обернулся фатальным самоощущением «топора в руках судьбы», искусство любовной игры — утратой душевных сил для выстраивания искренних отношений с женщиной, риторическое совершенство салонной беседы стало окончательным залогом полного одиночества среди людей. Сама форма «журнала» героя, по-своему родственная традиции эпистолярно-дневникового повествования XVIII в., также позволяет рассматривать «Героя нашего времени» с учетом художественного наследия Р. — и перспективы такого анализа, по-видимому, смогут обогатить как трактовку лермонтовского романа, так и жанра «светской повести», занимающего значительное место в развитии русской прозы 1830–1840-х гг.

Лит.: 1) Аверинцев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. — М.: Наследие, 1994. — С. 3–38; 2) Вольперт Л.И. Лермонтов и французская литературная традиция (в сопоставлении с Пушкиным); 3) Вольперт Л.И. Лермонтов и литература Франции. Тарту: тартурский университет, 2010. — С. 33–61; 4) Михайлов А.Д. Роман Кребийона-сына и литературные проблемы рококо // Кребийон-сын. Заблуждения сердца и ума. — М.: Искусство, 1974. — С. 287–332; 5) Михайлов А.В. Два романа Кребийона-сына — ориентальные забавы рококо, или Раздумья о природе любви // Кребийон-сын. Шумовка, или Танзай и Неадарне, японская история; Софа: нравоучительная сказка. — М.:Софа, 2006. — С. 305–329; 6) Пахсарьян Н.Т. Генезис, поэтика и жанровая система французского романа 1690–1760-х годов. — Днепропетровск: Пороги, 1996. — 270 с.; 7) Турчин В.С. Французское искусство от Людовика XVI до Наполеона: L’ancien regime, Революция и Империя. XVIII — начало XIX в. — М.: Жираф, 2007. — 288 с.

Т.А. Алпатова