«ЕСТЬ РЕЧИ — ЗНАЧЕНЬЕ…» (1840)

Автограф хранится в ИРЛИ, тетр. XV, л. 20. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1841. № 1. Отд. III. С. 2. Ранняя редакция ст. впервые опубликована: «Литературная газета», 1963, 9 апр. Иная редакция, под заглавием «Волшебные звуки» — «Вчера и сегодня». Кн. 2. СПб., 1846. С. 168.

Известно несколько редакций этого ст. Его ранняя редакция, относящаяся к 1839 г., вместе со ст. «Любовь мертвеца» была вписана Л. 10 марта в альбом Марии Арсеньевны Бартеневой. Значительно переработанное, оно было передано самим Л. в редакцию журнала «Отеч. зап.» А.А. Краевскому, который позднее вспоминал об этом: «…”А кстати вот тебе новое стихотворение“, — Л. вынул листок и подал мне. Это было “Есть речи — значенье…”. Я смотрю и говорю: “Да здесь и грамматики нет — ты ее не знаешь. Как же можно сказать “из пламя и света”? Из пламени!” Л. схватил листок, отошел к окну, посмотрел. “Значит, не годится?” — сказал он и хотел разорвать листок. “Нет, постой, оно хоть и не грамматично, но я все-таки напечатаю”. — “Как, с ошибкой?” — “Когда ничего придумать не можешь. Уж очень хорошее стихотворение”. — “Ну черт с тобой, делай, как хочешь”, — сказал Л.» [8; 372] (ср. рассказ об этом эпизоде И.И. Панаева: [4; 240–241]). По мнению И.Л. Андроникова, после публикации в «Отечественных записках» Л. продолжал работать над текстом, результатом чего и стало ст. «Волшебные звуки» [1; 574–576], [2; 448–469]. Однако Э. Найдич считает, что эта переработка была сделана после смерти Л. В.А. Соллогубом, и т.о. «Волшебные звуки» представляют собой контаминацию альбомной и опубликованной редакций ст. — изменения, которым подвергся в ней опубликованный Л. текст, противоположны тому направлению работы, которая первоначально была проведена самим поэтом перед тем, как он принял решение напечатать ст. [6; 162–163].

Авторская воля, которая проявилась в процессе переработки ст. от альбомной к печатной редакции, связана с постепенным усилением обобщающей силы лирического образа. В альбомном ст. преобладает интимно-личная интонация близкого, доверительного общения с конкретным адресатом — по-видимому, сестрой владелицы альбома, Прасковьей Арсеньевной Бартеневой (ей также посвящены ст. поэта «Скажи мне, где переняла…», «Как небеса твой взор блистает…», «Она поет — и звуки тают…», «Слышу ли голос твой…»). Поэтическое обращение к талантливой певице П.А. Бартеневой строится в духе привычного для романтической поэтики мотива музыки, истинное понимание которой доступно немногим («Их многие слышат, / Один понимает…»); музыка, звуки родного голоса врачуют душу, становятся для человека, способного расслышать в них дружеский привет, истинным спасеньем от тоски и отчаяния.

В сравнении с альбомной редакцией в опубликованном ст. последние три строфы звучали принципиально по-иному:

По мнению Э. Найдича, «центральная поэтическая формула и последующие строки раздвинули рамки интимной лирики, создали совершенно другой масштаб стихотворения <…> Секрет лермонтовского стихотворения в том, что оно как бы непроизвольно отвергает различные представления о слове, свойственные романтизму, проникает в изначальную полноту и действенность слова» [6; 159].

Характерный для романтизма в целом мотив «невыразимого» (ср. В.А. Жуковский) лишь открывает ст. Л., позднее, с развитием художественной мысли переходя в иное качество. Немалую роль в этом сыграла и мнимая грамматическая «нестыковка» в тексте ст., не случайно так и не отредактированная Л. (см. воспоминания А.А. Краевского и И.И. Панаева). Ритмико-интонационное и грамматическое нарушение нормы становилось в данном случае свидетельством нового эмоционального состояния, которое переживалось лирическим субъектом: от отстраненности и убежденности в том, что всякий человек обречен на непонимание, он переходит к подлинному волнению, от ожидания «ответа средь шума мирского…» — к тому, чтобы самому дать такой ответ другому страждущему человеку. Тем самым лермонтовский человек делает шаг навстречу миру и людям, разрывая круг одиночества, связанного в мотивной структуре лирики Л. с тяжелейшими эмоциональными переживаниями.

Художественный смысл ст. может быть выявлен и на более обобщенном, собственно метафизическом уровне. Впервые на это указал С.В. Ломинадзе, отмечавший, что в ст. «Есть речи — значенье…» «…земное и запредельное, космическое и сокровенно-личное непостижимо соединились» [5; 127] (ср. полемику с этой точкой зрения как «романтической» в указанной работе Э.Найдича [6; 160]). Не только антитеза звука и значенья, генетически связанная с общеромантическим противопоставлением «выраженья» и «невыразимого», но именно откровение о Божественной природе слова — Логоса возникает у Л. и на образно-символическом уровне, которая восходит здесь «к ветхозаветной и евангельской символике, сближавшей Логос с огнем и светом» [3; 123]. Лермонтовская формула «Из пламя и света рожденное слово…», т.о., может быть соотнесена и с жанрово-тематическим кругом поэтической «молитвы» [там же], и с традицией метафизической поэтологии XVIII столетия, прежде всего Г.Р. Державина, развивавшего мотив озарения слова Божественным светом Того, Кто есть «Свет, откуда свет истек».

Ст. было не раз положено на музыку: В.Н. Всеволожским, Б.В. Гродзким, Н.П. Огаревым, В.Н. Пасхаловым, Н.Ф. Самсоновым, Н.И. Сорохтиным [13]. Редакция ст. «Волшебные звуки» положена на музыку Б.А. Фитингоф-Шель.

Лит.: 1) Андроников И.Л. <Комментарии> // Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4-х т. М.: Художественная литература, 1964. – Т. 1. – С. 574–576; 2) Андроников И.Л. Лермонтов. Исследования и находки. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 448–469; 3) Косяков Г.В. Художественная метафизика Логоса в лирике М.Ю. Лермонтова // Омский научный вестник, 2014. – № 1 (125). – С. 120–124; 4) Лермонтов в воспоминаниях современников. – М.: Художественная литература, 1964. – С. 240–241; 5) Ломинадзе С.В. «Не кончив молитвы…» // Вопросы литературы, 1970. – № 1. – С. 127–128; 6) Найдич Э. «Есть речи – значенье…» // Найдич Э.Ж. Этюды о Лермонтове. – СПб.: Художественная литература, 1994. – С. 162–163; 7) Найдич Э. «Из пламя и света рожденное слово» // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. – СПб.: Художественная литература, 1994. – С. 156–163; 8) Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 5-ти т. / под ред. П.А. Висковатова. – М.: Типо-лит. Рихтера, 1891. – Т. 6. (Биография). – С. 372; 9) Фризман Л.Г. «Есть речи – значение» // ЛЭ. – С. 158; 10) Фризман Л.Г. Стихотворенье Лермонтова «Есть речи – значенье…» // Научные доклады высшей школы. – Филологические науки, 1971. – № 4. – С. 28 – 31. 11). Лермонтов в музыке: Справочник. / Сост Л.И. Морозова, Б.М. Розенфельд. –М.: Сов. Композитор, 1983.– 176 с.

Т.А. Алпатова