«ЭЛЕГИЯ» («ДРОБИСЬ, ДРОБИСЬ, ВОЛНА НОЧНАЯ…») (1830).

Автограф — ИРЛИ, тетр. VI. Копия — ИРЛИ, тетр. XX. Впервые опубликовано: «Библиотека для чтения», 1845, № 1, отд. 1, с. 10.

Элегическая тональность ст. проникнута мотивами романтической тоски, горького ощущения собственного одиночества, отчужденности от людей. Находясь под очевидным влиянием поэмы А.С. Пушкина «Цыганы» (см. «Цыганы» — либретто юного Л.; здесь же 32-й ст: «Для добровольного изгнанья» — прямое заимствование из пушкинской поэмы; в стихах 8–11 очевидны реминисценции). Под влиянием пушкинского изображения мирного уголка цыган и «неволи душных городов», Л. также выстраивает противопоставление «обманчивой столицы» и мирного уголка, «беспечной семьи» рыбарей. Однако лермонтовский человек здесь не пытается войти в мирный круг «естественных людей», ведущих идиллическое существование на лоне природы; возвышенная душа героя, его способность глубоко чувствовать, а главное — память о невозвратимом прошлом выделяют его из круга остальных людей. Его может понять лишь тот, «кто чувствовал … чтоб чувствовать страданья, / Кто рано свет узнал — и с страшной пустотой, / Как я, оставил брег земли своей родной…» [I; 121].

Образ морской стихии, постоянно повторяющийся мотив горьких воспоминаний, утраченного счастья, двуплановое строение мирообраза, в котором человек словно бы параллельно существует в двух пространственных и временных планах («Но я далек от счастья их душой…», «Года погибшие являются всечасно…», «Он все передо мной…» и др.), — все это может также связывать юношескую элегию Л. с традициями пушкинской элегии «Погасло дневное светило» (1820).

Лит.: 1) Гладыш И.А. Элегия («Дробись, дробись, волна ночная…») // ЛЭ. — С. 630; 2) Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры. Элегическая школа. — СПб.: Наука, 1994. — 241 с.

Т.А. Алпатова