«ЭПИТАФИЯ» («ПРОСТОСЕРДЕЧНЫЙ СЫН СВОБОДЫ…») (1830).

Автограф – ИРЛИ, тетр. VI. Копия — там же, тетр. ХХ. В автографе перед текстом ниже заглавия — помета «I». Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1859. № 11. Отд. 1. С. 254.

Исследователи спорят об «адресате» этой эпитафии. По мнению Э.Найдича, высказанному в комментариях к академическому собранию сочинений Л., оно скорее всего представляет собой автоэпитафию — на эту мысль наталкивает расположенная в рукописной тетради, где находится автограф ст., заметка рукой Л. — «Моя эпитафия» и множество перекличек с личностно значимыми произведениями поэта, прежде всего драмой «Menschen und Leidenschaften»]==. Юрий Волин и Любовь говорят и о простосердечии и свободе, о тонкой способности чувствовать природу, о таинственных предчувствиях и загадочном перстне, «ненужном свидетеле любви», их талисмане, с возвратом которого окончательно рушится надежда на счастье. Все эти размышления перекликаются с мотивами «Эпитафии», ср. «Простосердечный сын свободы, / Для чувств он жизни не щадил…», «Он верил темным предсказаньям, / И талисманам, и любви, / И неестественным желаньям / Он отдал в жертву дни свои…» [I; 122].

Л.М. Аринштейн связывает это ст. Л. с памятью Д.В. Веневитинова, считая, что в лапидарной форме эпитафии поэту удалось выявить главные личностные черты безвременно умершего юноши-романтика: вольнолюбие, душевную прямоту, чуждость светскому обществу, возвышенность души [1]. Замечает исследователь в ст. и скрытые реминисценции из сочинений Веневитинова — «К моему перстню» и «Поэт и Друг»; именно в последнем появляется один из ключевых для лермонтовской «эпитафии» мотивов: «Кто жизни не щадил для чувства» — «Для чувств он жизни не щадил», и «неестественными желаниями» становится у Л., по-видимому, неестественно сильное, всепоглощающее желание, жажда, столь всеобъемлющая и неутолимая, что в конечном итоге самая жизнь делается ее жертвой.

Убедительность аргументации исследователей в этом заочном споре сама по себе подтверждение тому, что эпитафия «простосердечному сыну свободы» — это и прощание с неким юношей-романтиком, и автоэпитафия, и заочное прощание с безвременно ушедшим поэтом-современником. Как и в случае с автоэпитафией В.А. Жуковского в «Сельском кладбище» («Здесь пепел юноши безвременно сокрыли…»), жанровая природа эпитафии романтической оказывается достаточно гибкой, чтобы вместить широкое лирическое содержание. Лермонтовский человек как самосознающее «я» поэта — и некий объективно обрисованный «герой» в очередной раз сближаются здесь, придавая размышлениям о собственной личности и судьбе статус свидетельства о судьбах поколения.

Лит.: 1) Аринштейн Л.М. «Эпитафия» («Простосердечный сын свободы») // ЛЭ. — С. 632; 2) Мулевская Н.И. Значение эпитафии в творчестве М.Ю. Лермонтова // Русское литературоведение в новом тысячелетии. — М.: МГГУ им. М.А. Шолохова, 2003. — Т. 1. — С.193– 199; 3) Царькова Т.С. Русская стихотворная эпитафия XIX–XX веков: Источники. Эволюция. Поэтика. — СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1999. — 200с.

Алпатова