«КТО В УТРО ЗИМНЕЕ, КОГДА ВАЛИТ…» (1831).

Автограф хранится в ИРЛИ, тетр. XI. Первая публикация — газ. «Русь», 1881, № 10, 17 янв.

Ст. близко к жанру элегии, умиротворенные картины природы, звон колокола наводят героя на размышления о суетности людских тревог и волнений. Колокольный звон является пограничной чертой, знаком между людьми и загробным миром. Он – символ вечности на земле: колокол сопровождает как годовой круг богослужений, так и уход человека в иной мир: «Как весть кончины иль бессмертья глас» [I; 229]. Он наводит героя ст. на мысли о бренности бытия, о конечности человеческой жизни, малости людских скорбей и радостей, о власти над всем рока: «И этот звон люблю я! – он цветок / Могильного кургана, мавзолей, / Который не изменится; ни рок, / Ни мелкие несчастия людей / Его не заглушат…» [I; 229]. Но в то же время этот звук является путеводным как для заблудившегося странника, так и для каждого человека – среди сиюминутных забот он не дает забыть о бессмертии души, об истинном предназначении каждого. Колокольный звон вызывает не только мысли героя о смерти, но и о продолжении жизни в вечности, за гробовой доской. Такой мотив отразился и в близких к ст. «Кто в утро зимнее, когда валит…» стихах «Метель шумит, и снег валит…» (1831) («Пугает сердце этот звук, / И возвещает он для нас / Конец земных недолгих мук, / Но чаще новый первый час…» [I; 218] и «Унылый колокола звон…» (1831) («Обманутой душе моей напоминает / И вечность и надежду он» [I; 254]). В рассматриваемом ст. звук колокола представляется поэту знаком, не связанным ни с земным, ни с небесным миром: «Он возвещает миру всё, но сам – / Сам чужд всему, земле и небесам» [I; 229]. Он выступает вестником смерти, который чужд осуждения или печали. Но в то же время это то незыблемое, что не способны изменить «ни рок, / Ни мелкие несчастия людей…» [I; 229]. Этот мотив получил отражение и в творчестве поэтов XX века. Например, у М.И. Цветаевой, переводившей стихи Л. на французский язык: «О, пусть сияющим крестам / Поют хвалу колокола… / Я слишком ясно поняла: / “Ни здесь, ни там… Ни здесь, ни там”» [4].

Частые переносы в ст. Л. («Кто в утро зимнее, когда валит / Пушистый снег…», «И этот звон люблю я! – он цветок / Могильного кургана, мавзолей, / Который не изменится…» [I; 229]) замедляют темп ст., они имитируют размеренный звон колокола, дают читателю возможность задуматься над своей жизнью. Ст. проникнуто покоем и умиротворенностью. Судя по вариантам автографа о работе Л. над этим произведением, он смягчал формулировки, которые диссонировали бы с общим настроем ст., создавали бы слишком мрачные образы. Так, например, «Как стон могилы иль бессмертья глас…» [I; 361] или «Как звук могилы и бессмертья глас…» [I; 361] – варианты более эмоционально нейтральной строки, вошедшей в беловой автограф: «Как весть кончины иль бессмертья глас» [I; 229]. Звук колокола, умиротворенные картины природы наводят героя на размышления о краткости и конечности людского существования, о покое в вечности.

Лит.: 1) Аринштейн Л.М. «Кто в утро зимнее, когда валит» // ЛЭ. – С. 236; 2) Аринштейн Л.М. Унылый колокола звон…» // ЛЭ. – С. 591; 3) Алёшина Л.С. «Метель шумит, и снег валит…» // ЛЭ. – С. 279; 4) Эйхенбаум Б.М. Статьи о Лермонтове. М. — Л., 1961. – С. 336; 4) Цветаева М.И. Собрание стихотворений, поэм и драматических произведений в трех томах. Т. I. Стихотворения и поэмы 1910–1920. – М., 1990. – С. 138.

Н.В. Михаленко