«К П<ЕТЕРСО>НУ» ЗАБУДЬ, ЛЮБЕЗНЫЙ П<ЕТЕРСО>Н…» (1829).

Автограф хранится в РГБ, тетр. А.С. Соломирского из собр. Н.С. Тихонравова, лл. 7 об. — 8. Копия хранится в ИРЛИ, оп. 2, № 39. Впервые: Соч. Л. под ред. Висковатова, т. 1, с. 26.

Раннее ст. Л., написанное еще в годы пребывания в университетском благородном пансионе, обращено к Дмитрию Васильевичу Петерсону (1813 — ?), приятелю и соученику Л. Ст. представляет собой модификацию жанра дружеского послания, популярного в лирике конца XVIII — начала XIX в., особенно благодаря авторитету карамзинской традиции.

Жанровообразующий для послания образ адресата — друга, единомышленника и «сочувственника» автора — занимает в лермонтовском ст. не столь значительное место: начальное «забудь…» и общий полемический тон ст. («Нет!..», «Навряд ли…», «Пусть…», «…не могут услаждать») позволяет подчеркнуть в дружеском обращении именно «прощальную» интонацию; не случайно, по указанию Б.Неймана, стихи 8–9 («Где дружба дружбы не обманет, / Любовь любви не изменит…» [I; 13]) являются прямым, хотя и полемически переосмысленным заимствованием из ст. А.С. Хомякова «При прощаниях» [1].

Лирическая ситуация прощания с другом развертывается в ст. и как окончательное прощание с иллюзиями о возможности счастья для человека, наделенного глубоким умом и поэтическим даром: «счастье» и «утехи» — удел лишь «простонародной толпы» и того, кто готов отказаться от себя и слиться с нею.

Структура лирического монолога здесь, как это часто бывает у Л. (ср. «И скучно, и грустно…»), двойственна: «внутри» высказывания сталкиваются несколько ценностных систем — «голосов», что делает размышление более напряженным и непредсказуемым в своих итогах. «Минувшие сужденья» — по-видимому, проникнутые скептически-разочарованным чувством, на первый взгляд отвергаются, но в последующем размышлении каждое из этих «суждений» вновь и вновь возникает в сознании лирического героя («Хоть наша жизнь минута сновиденья, / Хоть наша смерть струны прерванный звон… <…> / Пусть добродетель в прах падет, / Пусть будут все мольбы Творцу бесплодны, / Навеки гений мой умрет…» [I; 13]).

Романтическая антитеза героя и толпы в финале ст. развивается и как своеобразный отказ от традиционных поэтических тем («Ни дружба, ни любовь, ни песни боевые…»). Так дружеское послание обогащается поэтологическим содержанием, позволяя видеть в нем размышление юного поэта о выборе нового направления творческого развития — выборе трагическом, однако неизбежном для всякой самостоятельной, сильной и независимой в суждениях личности.

Лит.: 1) Нейман Б. Л. и Московский Вестник // Русская старина, 1914. — № 10. — С. 205.

Т.А. Алпатова