«ЛЮБЛЮ Я ЦЕПИ СИНИХ ГОР…» (1832).

Автограф беловой хранится в ИРЛИ, (оп. 1, № 4 (тетр. IV), л. 17–17 об.). Другой автограф (с неполным текстом) хранится в НИОР РГБ (Ф. 500, к. 1. ед. 2). Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. Т. 125. № 7. Отд. I. — С. 57–58.

«Возможно, стихотворение является авторским отступлением из поэмы «Измаил-Бей», не вошедшим в окончательную редакцию» (Л.Н. Назарова) [4].

Образы гор и луны в ст. связаны с ранними наблюдениями Л. в Тарханах и с впечатлениями его поездки на Кавказ в 1825 г. Известны записи Л., сделанные в 1830 г.: «Когда я еще мал был, я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые в виде рыцарей со шлемами теснились будто вокруг нее…» [1] — и в 1832 г.: «Синие горы Кавказа… <…> Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и, в розовый цвет одеваясь, они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро» [1; 5]. Не случайно «общий романтический колорит сочетается в ст. с художественной конкретностью. В частности, луна (излюбленная и обычно статичная деталь романтического пейзажа) предстает здесь в своих естественных изменениях: в начале южного вечера она “ярка без света и красна”; затем, поднимаясь все выше, ее “белое чело” осыпает окрестность “сребристым блеском”; наконец, герой замечает, что луна как бы вновь приблизилась, “склонив” к путнику “свой взор”, и ведет с ним безмолвную беседу» (Л.Н. Назарова) [4].

Изображение природы в ст. не ограничивается пейзажной зарисовкой. И. А. Киселева справедливо пишет о философской наполненности образов природы в лирике Л.: «В символическом ландшафте поэтического космоса Л. ведущими являются образы водного простора, гор, пустыни, онтологию которых поэт видит в их функциях порога, пространства перехода» [3]. Во второй части ст. «Люблю я цепи синих гор…» лирический субъект, ощущая родство с природой, пытается вырваться из повседневности и жить в ином, широком мире («В пространстве голубых долин, / Как ветер, волен и один…»), делая шаг «к реализации надмирного, божественного начала в человеческом существе» [3]. Стремление выйти за пределы предназначенного человеку и вера в такую возможность проявляют себя в ощущении отрыва от земли, в желании слиться с конем и ускорить бег, превратив его в полет, и в тайной мысли о «владычестве степей»:

Я чувствовал, как конь дышал,
Как он, ударивши ногой,
Отбрасываем был землей;
И я в чудесном забытьи
Движенья сковывал свои,
И с ним себя желал я слить,
Чтоб этим бег наш ускорить;
И долго так мой конь летел <…>
Луна <…>
Казалось, упрекала в том,
Что человек с своим конем
Хотел владычество степей
В ту ночь оспоривать у ней! [II; 7]

Так в раннем ст. передано представление о стремлении человека к совершенству как единственно возможном для него пути, в дальнейшем развивающееся в лирике Л.

Ст. положили на музыку: Б. В. Асафьев, К. Е. Мацютин [6].

_Лит.: 1) Андреев-Кривич С. А. Всеведенье поэта. – М.: Советская Россия, 1973. – С. 25–31; 2) Андроников И. Л. Комментарии // Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. –М.: Художественная литература, 1964.– Т. 1. – C. 628; 3) Киселева И. А. Творчество М. Ю. Лермонтова как религиозно-философская система. – М.: МГОУ, 2011. – С. 123, 100; 4) Назарова Л. Н. “Люблю я цепи синих гор” // ЛЭ. — С. 268; 5) Щеголев П. Е. Лермонтов. Воспоминания, письма, дневники. – М.: АГРАФ, 1999. – С. 24–25; 6) Лермонтов в музыке: Справочник. // Сост Л.И. Морозова, Б.М. Розенфельд. –М.: Сов. Композитор, 1983.– 176 _с.

Е.Н. Орехова