«МОЛИТВА» («Не обвиняй меня, Всесильный…») (1829).

Автограф — ИРЛИ, оп. 1, № 3 (тетрадь III), л. 9–9 об. Впервые опубликовано в «Отеч. записках» (1859, т. 125, № 7, отд. 1, с. 28–29).

Для раннего творчества Л. характерно стремление «определить себя, отделить свою личность из толпы», «выяснить историю своего душевного склада, его характерные особенности, свои отношения к внешнему миру, к людям, природе, к Богу <…>, определить свое положение в мире»[12; 39]. «Главным родником» юношеских стихотворений, по мнению многих исследователей лермонтовского творчества, в частности Н. Котляревского, является именно «душевный склад поэта, данный ему природой» [6; 20], а главным предметом поэзии — «анализ собственного сердца» [6; 7]. Тонкая впечатлительная душа Л. откликалась на каждое событие его жизни, , рождая целый мир чувств и мыслей. С детства он был одержим жаждой познания и действия — это и определило содержание и пафос его произведений. Л. рано понял несовершенство мира, в рамках земного бытия поэту было тесно. И все же, «до конца своих дней, — пишет иг. Нестор, — Л. был всецело прикован к земной жизни с ее страстями, обманами, неудачами, несбывшимися надеждами, рухнувшими ожиданиями и вместе с тем с ее красотой и неповторимостью, с ее невыразимым очарованием и неуловимой прелестью» [5; 62].«Он не красив, он не высок…», «К Н.Ф.И» («Любил с начала жизни я угрюмое уединенье…»), «Песня» («Светлый призрак дней минувших»), «1830 год. Июля 15–го», «1831–го июня 11 дня», «Как в ночь звезды падучей камень…», «Не обвиняй меня, всесильный…», «Не думай, чтоб я был достоин сожаленья…» и целый ряд других ст. конца 20-х — нач. 30-х годов свидетельствуют о том, как бесконечно влюблен был Л. в жизнь, касающуюся его «своим таинственным величием»[5; 61], как далека она была от идеала, к которому всегда стремился поэт.

«”Молитва” («Не обвиняй меня, всесильный…») — отмечает Д.П. Муравьев, — одна из вершин ранней лирики Л. (наряду с «Ангелом» и «Парусом»)[8, 283]. «По форме — считает В.И. Сиротин, — это молитва и покаяние» [13; 188]; ст. «преисполнено неподдельной искренности, что делает его похожим на исповедь»[13; 189]. Исповедь в данном случае — своеобразная «биография души» автора, который сосредоточивает внимание на собственном внутреннем мире, его двойственности, своих тайнах и откровениях. Лермонтовская молитва — это попытка понять собственную душу, объяснить неясные душевные движения и свое назначение на земле, причины такого тягостного и рано ставшего неизбежным одиночества.

Ст. начинается как покаянное обращение к «Всесильному», который может обвинить и покарать поэта за упоение земными страстями. По предположениям теоретиков литературы, освоение жанра исповеди художественной словесностью началось с романтической поэмы. Обязательным эпизодом в ней является рассказ–признание героя о причинах тех поступков, с которыми не в силах смириться совесть. Лирический герой ст. искренне кается в том, что ему дорог «мрак земли могильный» с ее страстями, что «в заблужденье бродит…ум» и «лава вдохновенья/ Клокочет на груди», признается в том, что «часто звуком грешных песен Я, Боже, не тебе молюсь»[I; 73]. Лермонтовская словесная формула «редко в душу входит живых речей твоих струя» ассоциируется с евангельскими образами: «водой живой», «водой, текущей в жизнь вечную» — и характеризует особое, молитвенное настроение лирического героя.

Романтику Л. в русской литературе принадлежит заслуга открытия изобразительных возможностей исповедального жанра — он соединяет высокую поэтическую лексику христианской молитвы и яркий, пафосный романтический язык («дикие волненья», «стекло моих очей», «страшной жажды песнопенья», «всесожигающий костер» и т.д). Л. обращается к повествованию о жизни души человеческой, «внутренней вселенной» человека (Е.Г. Эткинд) [4] и создает специфическую форму для ее изображения. Исповедь и есть та особая форма в лирике Л., которая обладает способностью показывать душу человека, ее божественное начало, в то же время «не отрывая» человека от земли.

У Л. нет обвинений, обращенных к Творцу. Анализируя заключительное восьмистишие ст., Д.П. Муравьев отмечает: «Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути («тесный путь спасенья» — Г.Б.) оказывается творческий дар, «страшная жажда песнопенья». Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение становится фокусом, вобравшим в себя все жизненные страсти–жажды» [8; 284]. Но, думается, что в лермонтовской «Молитве» нет спора с Творцом, как нет и «мучительного разлада» [8;284] с ним. Лирич. герой молит Творца о понимании, объясняет ошибки, оправдывается, подчиняется его воле: «Не обвиняй меня, Всесильный,/ И не карай меня, молю…», благодарит за бесценный дар стихотворства («чудный пламень») — и эта лирическая интонация сохраняется до последнего слова ст.

Своеобразным продолжением «Молитвы» — и в жанровом, и в смысловом отношении — является ст. Л. «Исповедь» (1831), представляющее собой монолог, как и большинство указанных выше лирических стихотворений Л. 1829–1831 гг. Читатель не видит в «Исповеди», как в ст. «Не обвиняй меня, Всесильный…», словесной формулы молитвенного обращения к Творцу, но все содержание ст. свидетельствует о том, что оно является обращением к Создателю с просьбой о помощи в минуту горького разочарования в мире земных страстей:

Я верю, обещаю верить
<…>
Что мир для счастья сотворен,
Что добродетель не названье
И жизнь поболее, чем сон! [I; 201]

«Опыт хладный» противостоит «теплой вере» — и лирический герой мысленно обращается к Богу как к высшей истине мироздания, чтобы преодолеть разочарования и душевные сомнения, обрести силы, чтобы противостоять противоречивости бытия, «напитаться» живой водой спасительной любви.

Лит.: 1)Буянова Г.Б. Исповедь в ранней лирике М.Ю. Лермонтова //XIX Державинские чтения. Материалы Общероссийской научн. конф. Февраль 2014.– Тамбов, 2014. — С. 26–34; 2) Бушин В.С. Богу… лишь Богово //Русская речь, 1971.№4. — С. 68–74; 3)Вацуро В.Э. Ранняя лирика Лермонтова и поэтическая традиция 20-х годов// Вацуро В.Э. О Лермонтове. Работы разных лет. — М:Новое изд-во, 2008. С.52–68; 4) Волкова Т.Н. Исповедь//Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий. — М.: Изд-во Кулагиной, 2008. — С.85–86; 5) еромонах Нестор (В.Ю. Кумыш). Пророческий смысл творчества М.Ю. Лермонтова. — СПб.: «Дмитрий Буланин», 2006. — С.60–76; 6) отляревский Н. Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения. — СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1914. — 286 с.; 7) Лотман Ю.М.О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. Статьи и исследования. — СПб.: Искусство — СПб., 1996. — С. 764; 8)Муравьев Д.П. «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный»)//ЛЭ. — С. 284; 9) Овсянико-Куликовский Д.Н. М.Ю. Лермонтов. К столетию со дня рождения. — М.: Кн-во «Прометей» Н.Н. Михайлова, 1914. — 142 с.; 10) Рубанович А.Л. Эстетические идеалы М.Ю. Лермонтова. — Иркутск: Изд-во Ирк. ун–та, 1968. — 203 с.; 11) Савинков С.В. Творческая логика Лермонтова. — Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун–та, 2008.– С. 135; 12) Сиповский В.В. История русской словесности. Очерки русской литературы XIX столетия 40–60-х годов. Ч.3. Вып. 2. — Петроград: Издание Я. Башмакова, 1914. — С. 31–74; 13) Сиротин В. Лермонтов и христианство// М.Ю. Лермонтов и православие. Сб. статей о творчестве М.Ю. Лермонтова. — М.: ЗАО Изд. дом «К единству!», 2010. — С. 184–233; 14) Штайн К.Э. «Тоска по вечности» М.Ю. Лермонтова// М.Ю. Лермонтов: проблемы изучения и преподавания. — Ставрополь, 1997. Вып. 4. — С. 74–82.

Г.Б. Буянова