<НОВОГОДНИЕ МАДРИГАЛЫ И ЭПИГРАММЫ> (1832).

Поэтич. цикл Л. (17 ст.), написанный «по случаю одного маскарада в Благородном собрании, куда Л. явился в костюме астролога, с огромной книгой судеб под мышкой», с вписанными в нее ст., предназначенными «разным знакомым, которых было вероятие встретить в маскараде» (Из воспоминаний А.П. Шан-Гирей [5; 494–495]). Вероятно, речь идет о празднике, состоявшемся в ночь на 1 янв. 1832 г., — «Дамский журнал» в заметке об этом маскараде упоминает, в частности, что «некоторые маски» раздавали на нем «довольно затейливые стихи» [5; 495].

Адресаты цикла разнообразны — это и двоюродный брат матери Л., кавалергард Н.Н. Арсеньев, и московские красавицы ближнего Л. круга (Н.Ф. Иванова, С.И. Сабурова, Е.П. Ростопчина («Додо»), Е.С. Мартынова), и видные светские львицы (А.В. Алябьева, А.А. Щербатова, В.И. Бухарина), и известные в московском обществе фигуры сенатора А.А. Башилова, певицы П.А. Бартеневой, издателя «Дамского журнала» П.И. Шаликова («Вы не знавали князь Петра…»), поэта и писателя Н.Ф. Павлова [5; 494–505].

Ст. тесно связаны с биографическим контекстом и носят персональный характер, чем обуславливается богатство их эмоциональных оттенков и жанровое разнообразие: искренние, восторженные мадригалы («Бартеневой», «Додо», «Уваровой»), галантно-шутливые послания («Н.Ф. И.», «Бухариной», «Нарышкиной», «Щербатовой»), иронично-двусмысленные эпиграммы («Башилову», «Г. Павлову»), едкие сатиры («Вы не знавали князь Петра…», «Булгакову», «Трубецкому»).

Цикл наполняет атмосфера игры, обмана, маскарада, извечно царящего в обществе. Поэт предстает как тонкий психолог, умеющий несколькими штрихами обрисовать портрет адресата, выхватить главные черты его характера, разглядеть потаенные чаянья через привычные светские маски. Емкость и выразительность портретам придает меняющийся тон ст., зачастую пародирующий выражения того, к кому обращено послание.

При внешней пестроте и легкости ст. цикла содержат немало сокровенных для Л. мыслей, развивают характерные для его раннего творчества мотивы одиночества, обмана, противостояния поэта и толпы, суетности и пошлости света. Сквозь комизм временами проглядывают грусть и личные переживания. В послании Е.П. Ростопчиной («Додо») поэт рисует образ сильной, одаренной, но одинокой натуры («Тебя не понял север хладный»), резко выделяющейся из светской толпы («Как в день печали миг отрадный!»). Л. чувствует особое родство с юной поэтессой, подчеркивает его глубоко личным для себя сравнением: «Как над пучиною мятежной / Свободный парус челнока, / Ты беззаботна и легка» [I; 258–259]. Истинным восхищением перед талантом адресата проникнуто и послание певице Бартеневой.

Иначе тема творчества раскрывается в иронически неоднозначной эпиграмме, посвященной Н.Ф. Павлову. В ст. изображен образ заносчивого поэта, стоящего в гордой позе и ищущего неких привилегий. Но за кажущейся издевкой звучат сочувствие и предостережение перед жестокостью света, его завистливым и насмешливым отношением ко всему подлинному и необычному. В ст. «Сабуровой» Л., хотя и косвенно, также обращается к Павлову, давая своеобразный комментарий его посланию «К N.N.» (1831), содержащему отповедь пустой кокетке, обманувшей лучшие чувства поэта. В ст. Л. юмор сглаживает и трагедию художника, и вину барышни, кот. предстает воплощением суетного общества, по природе своей не способной оценить «печальный сон» [I; 260] поэтической души. В цикле часто возникает мотив обмана и клеветы («Башилову», «Алябьевой», «Кропоткиной»), характерный для раннего творч. Л. Остросатирическим характером отличаются эпиграммы, направленные против глупых светских «паясов» и «мастеров на безделки» («Трубецкому», «Булгакову»). Едко высмеивается издатель «Дамского журнала» П.И. Шаликов («Вы не знавали князь Петра…»), писательский труд для которого становится ремеслом, уравнивается с забавой («Танцует, пишет он порою…» [I; 261]). Однако и в свете встречаются настоящие сердца. «И что у них слова пустые, / То не обман у вас одной!», [I, 260], — говорит лирич. герой Уваровой.

Цикл богат не только разнообразием смыслов и эмоциональных оттенков, но и средствами художественной выразительности. Лексика ст. варьируется от высокой поэтической («небесный глас», «над пучиною мятежной», «парус челнока», «покровительство судьбины») до разговорной («авось», «хват») и бранной («дурак», «паяс», «фигляр»). Иногда комический эффект строится на пародировании устоявшихся жанров, наполнении классической формы мадригала и высокого послания задорным содержанием, контрастным сочетанием нравоучительного тона лирич. героя и шутливого смысла («Н.Ф. И.», «Арсеньеву»).

Ю.Н. Сытина

«ВАМ КРАСОТА, ЧТОБЫ БЛЕСНУТЬ…» (АЛЯБЬЕВОЙ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: Лермонтов М.Ю. Соч., под ред. Ефремова. Т. 2. СПб., 1880. С. 70.

Обращено к Александре Васильевне Алябьевой (в замужестве Киреевой) (1812–1891), известной в то время московской красавице («блеск Алябьевой…» упоминает и А.С. Пушкин в послании «К вельможе», 1830).

«Мадригальное» жанровое задание в данном случае развертывается как установка на своего рода «парадоксальную похвалу» — блестящей, но холодной и постоянно готовой к обману красавице. Облик адресатки на первый взгляд воплощает красоту и влекущую искренность («в глазах душа…»), однако эта открытость — всего лишь кокетство; двойственность облика героини неожиданно подкрепляется благодаря необычной ритмической структуре ст. — чередования четырехстопного и одностопного ямба («Вам красота, чтобы блеснуть, / Дана» [I; 257]). Одностопная строчка становится и «ударным» пуантом, в котором игра многозначностью местоимения «она» подчеркивает мысль поэта о том, сколь бесполезна холодная, притворная, «светская» красота.

Т.А. Алпатова

«ВСЕМ ЖАЛКО ВАС: ВЫ ТАК УСТАЛИ…» (НАРЫШКИНОЙ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено, по-видимому, к Екатерине Ивановне Нарышкиной, дочери статского советника И.В. Нарышкина.

По традиции анализировалось в цикле <Новогодних мадригалов и эпиграмм> как доказательство широты круга светских знакомых Л. Однако, помимо собственно биографического значения, взятое в историко-литературном контексте ст. может рассматриваться как пример мадригального жанра, в лермонтовском творчестве реализуемого в первую очередь как возможность лаконичного, структурно завершенного и внутренне исчерпанного «портрета» героя, взятого в наиболее характерном и ситуативно конкретном облике. Бал, желание/нежелание танцевать, «мазурки» — мотивно-тематический ряд, связанный со светской «болтовней», своеобразной мадригально-эпиграмматической ситуацией (которую поддерживает и композиционный прием «ложной антитезы» между первыми четырьмя и последующими строками ст.). Легкость, изящество как основная характеристика, поддержанные стиховыми структурами, и прежде всего параллелизмом как композиционным принципом всего ст. («Вы не хотели танцевать — / И целый вечер танцевали! / Как наконец не перестать…» [I; 257]) нисколько не противостоят «уму» и «любезности слов» героини, воплощающей собой идеал светского поведения и любезности.

Т.А. Алпатова

«ВЫ МНЕ ОДНАЖДЫ ГОВОРИЛИ…» (УВАРОВОЙ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Русская мысль». 1882. № 2. С. 173–174.

Адресат точно не установлен: ст. обращено к одной из членов семейства Уваровых.

Центральный мотив ст. — непохожесть на окружающих, чуждость «свету» яркой, необычной, сильной натуры: «Вы мне однажды говорили, / Что не привыкли в свете жить…» [I; 260]. Противопоставление «привычки» и «души», «слов пустых», «обмана» — и «искренности» воплощено в данном случае в лаконичной, структурно завершенной форме мадригала, и это способствует восприятию личностной «подлинности» адресата как безусловной, непреложной данности: «И что у них слова пустые, / То не обман у вас одной!» [I; 260].

Т.А. Алпатова

*«ВЫ НЕ ЗНАВАЛИ КНЯЗЬ ПЕТРА…»==

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

По предположению исследователей, эпиграмма относится к князю Петру Ивановичу Шаликову (1767 или 1768–16 (28). 02. 1852), издателю «Дамского журнала». См. также посвященное ему третье ст. Л. из цикла «Эпиграммы» 1829 г. — «Поэтом (хоть и это бремя)…». П.И. Шаликову также посвящены некоторые строки поэта из ст. «Булевар» (см.).

Т.А. Алпатова

«ВЫ СТАРШИНА СОБРАНЬЯ, ВЕРНО…» (БАШИЛОВУ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено к Александру Александровичу Башилову, в 1831 г. — директору комиссии строений в Москве; Сенатор и статский советник, Башилов был одним из старшин Благородного собрания, где происходил бал по случаю новогоднего праздника и где Л. читал свои стихи в ночь на 1 января 1832 г. По свидетельству А.П. Шан-Гирея, «они были написаны по случаю одного маскарада в Благородном собрании, куда Л. явился в костюме астролога, с огромной книгой судеб под мышкой, в этой книге должность кабалистических знаков исполняли китайские буквы, вырезанные мною из черной бумаги, срисованные в колоссальном виде с чайного ящика и вклеенные на каждой странице; под буквами вписаны были … стихи, назначенные разным знакомым, которых было вероятие встретить в маскараде» [9].

Эпиграмма Башилову — пример тесной связи эпиграмматического текста с внешним, культурно-бытовым контекстом: автор напрямую обыгрывает ту ситуацию, в которой оказывается и сам он, и адресат, и возможная аудитория читателей-слушателей; текст непосредственно порождается ситуативным контекстом, и это в данном случае становится залогом успешной реализации жанрового задания — «новогодней» (т.е. шуточной, «поздравительной») эпиграммы.

Однако, помимо частного, ситуативного «задания», в ст. возникают намеки и на более широкий философский контекст. Они связаны с появлением характерного для лермонтовской лирики в целом мотива судьбы истины в мире лжи. Что будет, «когда один в собранье целом / Ему <новому году> навстречу не солжет…» [II; 259]? В поисках ответа на этот вопрос «новогодняя эпиграмма» вместо остроумного поздравления начинает казаться двусмысленной дерзкой выходкой. Развитием этой многозначности восприятия может быть и появление в ст. скрытой связи с жанровой моделью философской оды «на новый год» (А.Н. Радищев, М.М. Херасков, А.П. Сумароков, Н.А. Львов и др.), а также подобными по игровому взаимодействию эпиграмматического и «серьезного» новогодние «надписи» Н.М. Карамзина, опубликованные в сборнике «Мои безделки».

Т.А. Алпатова

«ДАЙ БОГ, ЧТОБ ВЕЧНО ВЫ НЕ ЗНАЛИ…» (Н.Ф. И.)

Автограф — ИРЛИ, оп. 1, № 4 (тетрадь IV), л. 14 об. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.» (1859, т. 125, № 7, отд. I, стр. 54).

Экспромт-пожелание в виде шутки, обращенный к Н.Ф. Ивановой, сердечной привязанности Л. в 1830–1832 гг. Ст. построено на игре слов («вам не было печали / От шпор, мундира и усов» и «у ног вы увидали / Мундир, и шпоры, и усы!» [I; 256]). Этим ст. открывается целая серия мадригалов и эпиграмм, написанных подряд в 4-й тетради и обращенных к разным лицам, написанных по случаю новогоднего маскарада в Благородном собрании.

Перед этим ст. вычеркнуты две строки: «Я ждал тебя, жена разврата, / С боязнью глупой новичка» [I; 256]. Строки никак не связаны с адресатом и содержанием ст.

М.А. Дорожкина

«КАК ВАС ЗОВУТ? УЖЕЛЬ ПОЭТОМ?..» («Г <НУ> ПАВЛОВУ»)

Автограф – ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано в 1889 г., в собрании сочинений Лермонтова под ред. Висковатова, с. 58.

Обращена к писателю Н.Ф. Павлову (1805–1864), в конце 1820-х — 1830-х гг. выступил со своими стихами в журналах «Московский телеграф», «Московский вестник», «Телескоп» и альманахах «Мнемозина», «Драматический альбом» и др. Поводом к ироничной оценке Л. мог стать выполненный Павловым перевод французской переделки пьесы Ф.Шиллера «Мария Стюарт» (опубликованный в 1825 г. и тогда же поставленный на сцене Малого театра). По мнению Т.Г. Динесман, содержащаяся в эпиграмме насмешка была не столько оценкой Л. литературной деятельности самого Павлова, сколько указанием на незавидное положение всякого поэта в свете («Не называйтесь так пред светом: / Фигляром назовет он вас…» [I; 257], «Вас этот титул только свяжет, / С ним привилегий вовсе нет…» [I; 257]). К ст. Павлова «К N.N.» («Нет! Ты не поняла поэта…») отсылало также небольшое ст. Л. из цикла новогодних мадригалов и эпиграмм, обращенное к С.И. Сабуровой (см.).

Т.А. Алпатова

«КАК? ВЫ ПОЭТА ОГОРЧИЛИ…» (САБУРОВОЙ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Русская мысль», 1882. № 2. С. 173–174.

По мнению Т.Г. Динесман, ст. обращено к Софье Ивановне Сабуровой (1816–1864), сестре соученика Л., Михаила Ивановича Сабурова (см. также «К*» («Глядися чаще в зеркала…»), «К гению» [2].

М.Ф. Максимова рассматривает его как замаскированную эпиграмму Л. на поэта Н.Ф. Павлова (см.) и его ст. «К N.N.» («Нет! Ты не поняла поэта…»), которое, по-видимому, также было адресовано Сабуровой. Отвечая Павлову, в сочувственном ключе обыгрывала мотивы этого ст. в 1832 г. и Е.П. Ростопчина (см. ст. «Отринутому поэту», прямо открывавшееся эпиграфом — первыми строками из ст. Павлова).

Т.А. Алпатова

«КОГДА ПОСПОРИТЬ ВАМ ПРИДЕТСЯ…» (МАРТЫНОВОЙ)

Автограф – ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено к одной из сестер Н.С. Мартынова (будущего убийцы Л.) — Екатерине Соломоновне или Елизавете Соломоновне.

В культуре конца XVIII — начала XIX в. дама-спорщица, резко выставляющая собственное мнение в ходе светских разговоров, светской «болтовни», обычно воспринималась как лишенная чувства такта. От женщины ожидалось в первую очередь умение вести беседу, чутко улавливая эмоции собеседника, сочувствовать и понимать, в немногих словах выражать глубокое чувство (ср. «Письма русского путешественника», «Послание к женщинам», «Мысли об уединении» Н.М. Карамзина, «Писатель и общество» В.А. Жуковского и др.). Возможно, в данном ст. Л. запутанность синтаксической структуры («Когда поспорить вам придется, / Не спорьте… / Что невозможно быть с умом, <…> Кто с вами раз поговорил, / Тот с вами вечно спорить будет, / Что ум ваш вечно не забудет…» [I; 258] и т.п.) мотивировалась не только жанровым заданием мадригала («витиеватостью»), но и становилась намеком на чересчур изощренный, запальчивый ход спора, выбивавшегося из этикета светской беседы той поры.

Т.А. Алпатова

«НА ВЗДОР И ШАЛОСТИ ТЫ ХВАТ…» (БУЛГАКОВУ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено к Константину Александровичу Булгакову, товарищу Л. по Московскому университетскому пансиону, сыну московского почт-директора Александра Яковлевича Булгакова.

Дружеская эпиграмма на известного в свете шутника, славившегося буйным поведением, сталкивает два несовместимых плана бытия: мир «чинов» и «классов» оказывается соположен миру шутки, игры, «вздора и шалостей», в котором и существует адресат. Пуант эпиграммы — закрепление странного соседства этих ценностных систем в жизни и судьбе одной личности. «Чин и мундир паяса» здесь — и насмешка над конкретным адресатом, и более широкий по смыслу образ, связанный с интересовавшим Л.-поэта ситуацией преодоления инерции общественного мнения, эпатажа как утверждения неординарности собственного «я».

Т.А. Алпатова

«НЕДАРОМ ОНА, НЕДАРОМ…» (ТОЛСТОЙ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Экспромт-шутка из двух строчек, адресованный, по-видимому, Александре Андреевне Толстой (1817–1904), двоюродной тетке Л.Н. Толстого (предположение Б. Эйхенбаума), кот. была знакома с детства с Пушкиным, В.А. Жуковским, Л., Ф.И. Тютчевым. Хорошо знала А.С. Хомякова, П.Я. Чаадаева, М.Н. Загоскина, Н.Ф. Павлова, была дружна с И.С. Тургеневым, И.А. Гончаровым, А.К. Толстым, оставила свои воспоминания о встречах с Ф.М. Достоевским. В. Каллаш и Д.И. Абрамович полагают, что это могла быть Аграфена Федоровна Толстая (1799–1879) дочь «американца» Ф.А. Толстого, в 1818 г. вышедшая замуж за А.А. Закревского. Но в таком случае непонятно, почему эпиграмма Л. названа «Толстой», а не «Закревской».

М.А. Дорожкина

«НЕТ! МИР СОВСЕМ ПОШЕЛ НЕ ТАК…» (ТРУБЕЦКОМУ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено, по-видимому, к Николаю Николаевичу Трубецкому, общему знакомому Л. и Лопухиных.

Ст. реализовывало традицию связывать с эпиграммой достаточно широкое, а не только сатирическое содержание. Адресат эпиграммы здесь перестает быть объектом насмешки; скорее это единомышленник автора в его издевке над светом, над «миром», потерявшим последние признаки остроумия и чуткости, способности понимать тонкую шутку. Оценки-перевертыши, «обиняки» как часть светского общения не раз обыгрываются в эпиграмматической поэзии Л. (см.: «Новогодние мадригалы и эпиграммы», «Эпиграммы» 1829 г.).

Т.А. Алпатова

«НЕ ЧУДНО ЛЬ, ЧТО ЗОВУТ ВАС ВЕРА?..» (БУХАРИНОЙ).

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено к Вере Ивановне Бухариной (в замужестве Анненковой) (1813–1902), дочери сенатора Ивана Яковлевича Бухарина.

Поздравительный мадригал В.И. Бухариной — еще один пример того, насколько молодой Л. овладел формой «эпиграфической» поэзии, с ее структурной продуманностью, лаконизмом, формальной изощренностью переходов, неожиданных смысловых и фонетико-ритмических совпадений, равно как и противопоставлений. Актуализируя внутреннюю форму имени «Вера», поэт выстраивает целый ряд конструкций, реализующих его скрытый смысл: «ужели можно верить вам?», «поверить стоит раз — но что ж?», «закона веры не забудешь…» и т.д.

Последняя строка — пуант — завершает остроумную игру слов ритмически и фонетически выделенным стихом, начинающимся с пиррихия («И старовером прослывешь»), окончательно утверждая двуплановость мадригала, обращенного уже не только к конкретному адресату и выходящего за пределы бального комплимента к литературной полемике (ср. размышления о «парнасском старовере» у А.С. Пушкина, «Эпиграмма» («Журналами обиженный жестоко…»)).

Т.А. Алпатова

«ПОВЕРЮ ЛЬ Я, ЧТОБ ВЫ ХОТЕЛИ…» (ЩЕРБАТОВОЙ).

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Русская мысль». 1882. № 2. С. 173–174.

Обращено к Анне Александровне Щербатовой (в замужестве Александровой) (1808–1870), фрейлине, славившейся своей красотой.

В этом ст., входившем в цикл <Новогодних мадригалов и эпиграмм>, напрямую воссоздается «маска» самого автора, обусловленная контекстом сложившейся ситуации — герой«мудрец», предсказывающий судьбу красавицы. Выбор между «обществом Москвы» и «скучным брегом Невы» решается в пользу древней столицы, и выбор этот становится своеобразным «пуантом» ст.: «Нет! как мудрец скажу я вам: / Гораздо лучше оставаться» [I; 260].

Т.А. Алпатова

«СКАЖИ МНЕ: ГДЕ ПЕРЕНЯЛА…» (БАРТЕНЕВОЙ)

Беловой автограф — ИРЛИ, ф. 244, оп. 1, № 1589 (альбом П.А. Бартеневой), л. 61. Автограф — на отдельном листке, вклеенном в альбом между лл. 56 и 57. На оборотной стороне листа надпись неизвестной рукой: «А M-lle Bartenieff ». Черновой автограф — ИРЛИ, оп. 1, № 4 (тетрадь IV), л. 15 об. Впервые опубликовано: Соч. под ред. Висковатова (т. 1, 1889, стр. 55–56).

Мадригал посвящен певице и камер-фрейлине императрицы Александры Федоровны Прасковье Арсеньевне Бартеневой (1811–1872). «Некоторые маски раздавали довольно затейливые стихи, и одни поднесены той, которая недавно восхищала нас Пиксисовыми вариациями. Не будучи балладою, сии стихи заслужили ласковую улыбку нашей Зонтаг» [5; 495]. «Наша Зонтаг» — это Бартенева. Современники считали, что голос Бартеневой не уступает голосу немецкой певицы Генриетты Зонтаг, и называли русскую певицу «московским соловьем».

В ст. чувствуется восторженное отношение Л. к обладательнице удивительного красивого голоса, в котором соединены «отзывы радости и муки». Бартенева исполняла не только итальянские партии, но и русские народные песни. По предположению Э. Найдича, к ней же обращены ст. Л. «Она поет и звуки тают», «Как небеса твой взор блистает», «Слышу ли голос твой», «Есть речи — значенье» [6].

М.А. Дорожкина

«УМЕЕШЬ ТЫ СЕРДЦА ТРЕВОЖИТЬ…» (ДОДО).

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. № 7. Отд. 1. С. 54–56.

Обращено к Евдокии Петровне Сушковой, в замужестве Ростопчиной (см.), другу Л., поэтессе (в дружеском и родственном кругу звавшейся «Додо»).

Ст., адресованное Додо, выбивается из общего круга <Новогодних мадригалов и эпиграмм> Л. — как в силу большего объема, так и более серьезной, значительной проблематики. Здесь соединились черты «эпиграфического» жанра (в данном случае — мадригала), с его лаконизмом, завершенностью, подчеркнуто замкнутой структурой и, с другой стороны, — дружеского послания, призванного воссоздать черты яркой, необычной личности адресата, проникнутого чувством дружеской симпатии, понимания, ощущением душевного родства неординарных, одаренных людей, равно одиноких в кругу большого «света». С жанровым заданием мадригала связаны в первую очередь структурные особенности ст.: многочисленные анафорические конструкции, помогающие подчеркнуть как параллелизм, так и противопоставление отдельных черт психологического портера героини («Умеешь ты сердца тревожить / <…> Умеешь ты польстить случайно…», «Как в “Талисмане стих небрежный, / Как над пучиною мятежной, / <…> Как божество страны чужой, / Как в день печали миг отрадный», «Улыбкой гордой уничтожить, / Улыбкой нежной оживить…» [I; 259]). Т.о., уже в рамках «мадригального» плана текста создается образ яркой, неординарной натуры, главная черта которой — необъяснимое рационально сочетание противоположных качеств.

Это «мадригальное» остроумное заключение получает психологическое развертывание, усложняется и дополняется новыми красками благодаря присутствию в ст. элементов жанра послания. Его сигналы в тексте — не только обращение к адресату (оно было частью и жанрового задания мадригала), но прежде всего — установка на душевное общение, взаимопонимание двух людей, окруженных непонимающей толпой. Указанием на это становится упоминание стихов Сушковой — «Талисман» («Есть талисман священный у меня…», 1830). Начиная с девятого стиха поэтическая мысль развивается уже не в остроумно выстроенных конструкциях, но именно за счет задушевной интонации. Не столько загадки «странной» героини, соединяющей в себе противоположности, сколько богатство ее личности становится здесь содержанием поэтической похвалы. Квинтэссенция личности адресата — внутренняя свобода (ср. символику паруса в ст. — «Свободный парус челнока»), поэтому она и воспринимается столь чуждой ограниченному «кругу» людей, среди которых ей выпало жить. Чуждая всему, что замкнуто и лишено движения, она воспринимается воплощением внутренней динамики и подлинной силы, которой так не хватает лирическому герою: «Как божество страны чужой, / Как в день печали миг отрадный» [I; 259].

Мотивы ст. (в первую очередь лирическая ситуация одиночества яркой неординарной женщины среди ничтожной толпы) напоминают некоторые послания А.С. Пушкина, также выстроенные «на стыке» мадригала и послания — «Портрет» («С своей пылающей душой…») и др.

Т.А. Алпатова

«Я ОКЛЕВЕТАН ПЕРЕД ВАМИ…» (КРОПОТКИНОЙ)

Автограф — ИРЛИ, тетр. IV. Впервые опубликовано в 1889 г., в собрании сочинений Л. под ред. Висковатова, с. 55–56.

Обращено, по-видимому, к Елизавете Ивановне Кропоткиной, невесте товарища Л. по Московскому университетскому пансиону Теличеева.

Парадоксальный пуант мадригала (признание во лжи как оправдание) позволяет реализовать художественные возможности жанра: подчеркнуть неожиданную законченность, «исчерпанность» структуры, поддержанной композиционным приемом «вопрос — ответ» («Я оклеветан перед вами. / Как оправдаться я могу? / Ужели клятвами, словами? / Но как же! — я сегодня лгу!..» [I; 259]). Признание во лжи как защита от клеветы обращает мадригал и к конкретной культурно-бытовой ситуации, его породившей и известной адресату. Однако при этом частная, «камерная» семантика ст. неожиданно приобретает возможность более общего толкования: ложь как защита от клеветы, ложь как оправдание — те самые странности светских условностей, осознание которых косвенно присутствует во всем цикле <Новогодних мадригалов и эпиграмм> (ср. мотивы «Маскарада», ст. «Из-под таинственной, холодной полумаски…», «Как часто, пестрою толпою окружен…» и др.).

Т.А. Алпатова

Лит.: 1) Гиллельсон М.И. Русская эпиграмма // Русская эпиграмма (XVIII — начало XX века). — Л.: Сов. писатель, 1988. — С. 5–44; 2) Динесман Т.Г. <Новогодние мадригалы и эпиграммы> // ЛЭ. — С. 343–344; 3) Ермоленко С.И. Эпиграмма в поэтическом наследии Лермонтова // Проблемы стиля и жанра в русской литературе XIX века. — Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1997. — С. 20–35; 4) Иванова Т.А. Москва в жизни и творчестве Лермонтова. — М.: Московский рабочий, 1950. — 193с.; 5) Лермонтов М.Ю. Стихотворения, 1828–1835: Комментарии и варианты // Лермонтов М.Ю. Полн. собр. соч.: В 5 т. Т. 1. — М.; Л.: Academia, 1936. — С. 415–529; 6) Найдич Э.Э. «Она поет — и звуки тают…» // Этюды о Лермонтове. — СПб.: Худ. Лит., 1994. — С. 123–132; 7) Найдич Э.Э. Эпиграммы // Этюды о Лермонтове. — СПб.: Худ. лит., 1994. — С. 49–63; 8) Скобелева М.Л. Комические жанры в лирике М.Ю. Лермонтова: дис…. кандидата филологических наук: 10.01.01 / Екатеринбург, 2009. — 289с.. 9) Шан-Гирей А.П. М.Ю. Лермонтов // М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. — М.: Худ. лит., 1989. — С. 39.

Т.А. Алпатова

М.А. Дорожкина

Ю.Н. Сытина