«ОПЯТЬ, НАРОДНЫЕ ВИТИИ…» (1830–1831?).

Черновой автограф из 5 строф — ГИМ, ф. 445, № 227а (тетр. Чертковской б-ки); в 4-й строфе 7 строк, наиболее монархических по содержанию, зачеркнуты неизвестной рукой. Впервые опубликовано: «Современник», 1854, т. 45, № 5, отд. 1, с. 5. Полностью, как состоящее из 6 строф, опубликовано: «Библиографические записки», 1859, т. 2, № 1, стлб. 21–22 (строфа 5 заменена многоточием и снабжена примечанием: «Этой строфы недостает в доставленном нам списке»). В издании: Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: т. 1–4. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 711–714, высказано предположение, что эта строфа не существовала.

Относительно датировки ст. в исследовательской литературе сложилось несколько точке зрения. Первоначально оно рассматривалось как непосредственный отклик на события польского восстания 1830–1831 гг. [17]. Однако, согласно опубликованным позднее воспоминаниям С.А. Раевского, оно было написано «кажется, в 1835 году», и здесь «Лермонтов… обнаружил русское негодование против французской безнравственности их палат и т. п.» [15], т.е. связывалось с резкими статьями во французской печати — откликами на выступление в Брюсселе 13 января 1834 г. польского эмигранта И.Лелевеля. Эта дата была принята П.А. Висковатым [18] и в дальнейшем к версии написания ст. в 1835 г. склонялись многие исследователи, в частности, Ю.Г. Оксман, И.Л. Андроников, Л.М. Аринштейн и др. На несколько более позднюю дату указывал А.П. Шан-Гирей, который в своих воспоминаниях писал: «Незадолго до смерти Пушкина, по случаю политической тревоги на Западе, Лермонтов написал пьесу в роде известной „Клеветникам России“, но, находясь некоторым образом в опале, никогда не хотел впоследствии напечатать ее» [16].

Политическая инвектива Л. связана с достаточно многогранной и разноплановой поэтической традицией. Особенности стиха (4-хстопный ямб) и строфики (сокращенная на один стих одическая строфа, причем последние три стиха сохраняют характерную для канонической формы оды опоясывающую рифмовку) сближают ст. с жанровой традицией оды (что, возможно, позволило другу Л. С.А. Раевскому именовать его одой (см. выше)). Содержащиеся в первой строфе реминисценции из ст. А.С. Пушкина «Клеветникам России» («…народные витии»; «Вам непонятно, вам несродно / Все, что высоко, благородно…» [II, 223] — ср. «Вам непонятна, вам чужда / Сия фамильная вражда…»), как и перифрастическое упоминание о пушкинских поэтических откликах на польские события 1830– 1831 гг. («Уж вас казнил могучим словом / Поэт, восставший в блеске новом / От продолжительного сна…» [II, 223]) делало ст. своеобразной «репликой» в «диалоге» с Пушкиным, причем Л.-поэт солидаризуется с пушкинской позицией, развивая ряд мотивов ст. «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Широко присутствуют в тексте лермонтовского ст. и черты жанра инвективы — по оценкам исследователей, представлявшей собой особо острую, наиболее политически актуальную сатиру, имеющую конкретного адресата, организованную благодаря отчетливой ораторской интонации, т.н. «апеллятивный текст», дополнительную энергию которому придают разнообразные поэтические приемы, способствующие усилению эмоциональной убедительности лирического высказывания. В лермонтовском ст. функцию наиболее «сильного», завершающего аргумента выполняет перенос размышлений в рамки античной топики («Так в дни воинственного Рима, / Во дни торжественных побед, / Когда триумфом шел Фабриций / И раздавался по столице / Восторга благодарный клик, / Бежал за светлой колесницей / Один наемный клеветник»; [II; 224]), что соответствовало традициям т.н. «античного стиля» русского романтизма, воспринимавшего древнеримские культурноисторические и литературные ассоциации в первую очередь в рамках гражданственно-политических, исторических размышлений (ср. «К временщику» К.Ф. Рылеева, «Лицинию», «На выздоровление Лукулла» и т.п. А.С. Пушкина и мн. др.).

Разнообразные исследовательские трактовки связаны также с оценкой историко-политического содержания ст., которые колеблются от признания глубокой органичности для Л. выражения монархической и государственнической позиции (см. В.Д. Спасович, Н.И. Черняев) до суждений о том, что подобные мотивы продиктованы лишь следованием жанровой традиции инвективы и не выражают авторской точки зрения [7]. Наиболее убедительной представляется точка зрения Л.А. Аринштейна; согласно мнению исследователя, ст. было вполне органично для становления историко-политической позиции Л., в сознании которого романтическая идея свободы, романтизация идеи борьбы за независимость (ср. «30 июля», «Опять вы, гордые восстали…», «Новгород») тем не менее не противоречила взгляду на русскую монархию как мощную силу, способную в условиях внешней опасности быть залогом общенационального единства государства («Вам непонятно, вам несродно / Все, что высоко, благородно; / Не знали вы, что грозный щит / Любви и гордости народной / От вас венец тот сохранит…»; «Так нераздельные в деле славы / Народ и царь его всегда…»; [II; 224, 308]). «Поддержка официальными французскими кругами польско-литовских повстанцев воспринималась в русском обществе как посягательство западноевропейских держав на территориальную целостность России; в условиях, когда была жива память о нашествии 1812, это вызывало особую настороженность и оживление официально-патриотических настроений; сказались они и в стихах Л.» [2].

Стоит отметить, что общий историко-политический пафос ст. перекликается с рядом сюжетных ситуаций прозы и драматургии Л.: так, в черновых вариантах драмы «Странный человек» один из героев, Вышневский, восклицает: «Господа, знаете ли: пойдемте служить все в один полк; пойдемте против поляков, ей-богу, теперь у меня такая охота порезаться с ними» [V; 659]; в окончательном тексте эта фраза исключена; ср. также монолог Заруцкого, проникнутый гордостью за подвиг самопожертвования России в войне 1812 г.: «Разве мы не доказали в двенадцатом году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! господа! здоровье пожара московского!» [V; 231]. Из предыстории Печорина, героя неоконченного романа Л. «Княгиня Лиговская», читатель узнает, что он участвовал в «Польской компании»; на войне он «отличался, как отличается всякий русский офицер, дрался храбро, как всякий русский солдат» и «любезничал со многими паннами» [VI; 158].

Анализируя интонационную структуру ст., Б.М. Эйхенбаум отмечал, что, наряду с пушкинской традицией, для Л. здесь была в большей степени актуальна ораторская интонация славянофильской поэзии конца 1830-х — начала 1840-х гг.: С.П. Шевырева, А.С. Хомякова, Ф.И. Тютчева [14; 104].

Лит.: 1) Андроников И.Л. <Комментарии> / Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4-х т. — М.: Худ. лит., 1964. — Т. 1. — С. 636–638; 2) Аринштейн Л.А. Опять, народные витии // ЛЭ. — С. 356; 3) Борсукевич Ю.С. Польский вопрос в жизни и творчестве Л., // Вопросы рус. лит-ры, в. 2(14). — Львов: Львовский гос. университет, 1970. — С. 50– 51; 4) Голованова Т. П. [Комментарии] // Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 6 т. — М.; Л.: АН СССР, 1958. — Т. 1. — С. 711–714; 5) Дементьева Н.А. Художественное пространство жанра инвективы (на материале поэзии М.Ю. Лермонтова) // Жанровое своеобразие русской и зарубежной литературы XVIII–XIX вв. — Самара: СГПУ, 2002. — С. 107–115; 6) Здобнов Н.В. Новые цензурные материалы о Лермонтове // Красная новь, 1939. — № 10–11. — С. 264; 7) Краковяк А.С. Люблю Россию я…»: жанровая традиция изображения России в лирическом жанре инвективы // Folia Literatura Rossica. 2012. — № 5. — С.21–297; 8) Матяш С.А. Жанр инвективы в русской поэзии: вопросы статуса, типологии, генезиса // Феномен русской классики. — Томск: ТГУ, 2004. — С. 17–34; 9) Нейман Б.В. Влияние Пушкина на творчество Лермонтова. — Киев: Тип. Н. Я. Оглоблина, 1914. — С. 94–95; 10) Нейман Б.В. Пушкин и Лермонтов: из наблюдений над стилем // Пушкин. Сб. статей. — М.: ОГИЗ, 1941. — С. 322; 11) Пейсахович М.А. Строфика Лермонтова // Творчество М.Ю. Лермонтова. — М.: Наука, 1964. – С. 480; 12) Черняев Н.И. Лермонтов // Черняев Н.И. Необходимость самодержавия для России, природа и значение монархических начал. Этюды, статьи и заметки. — Харьков: Тип. «Южный край», 1901.– С.345–349; 13) Шувалов С.В. Мастерство Лермонтова // Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова. Сб. 1. — М.: ОГИЗ, 1941. — С. 266; 14) Эйхенбаум Б.М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки. — Л.: Гос. изд-во, 1924. — С. 104; 15) «Вестник Европы», 1887. — № 1. — С. 339–340; 16) «Русское обозрение», 1890. — Т. 4, август. — С. 743.; 17) Сочинения Лермонтова, приведенные в порядок и дополненные С. С. Дудышкиным. В 2-х т. — СПб.: изд. А.И. Глазунова, 1860.; 18) Сочинения М.Ю. Лермонтова. Первое полное издание под редакцией П. А. Висковатова: В 6-ти т. — М.: Типография В.Ф. Рихтера, 1889–1891. — Т. 1. — С. 245–246.

Т.А. Алпатова