«ПЕРЕВОДЫ ИЗ БАЙРОНА» (1830).

Автограф — ИРЛИ (собрание рукописей Л., оп. 1, № 8 (тетрадь VIII), лл. 3–9 об.). Впервые опубликовано: Соч. изд. Академической библиотеки под ред. Д.И. Абрамовича (т. 2, 1910, С. 422–425).

На основании нахождения в тетради VIII переводы датируются 1830 г. и относятся ко времени знакомства поэта с оригиналами ст. Байрона. Из воспоминаний А.П. Шан-Гирея известно, что «Мишель начал учиться английскому языку по Байрону и через несколько месяцев стал свободно понимать его» [2; 36], так что уже летом 1830 г. он, по словам Е.А. Сушковой, «был неразлучен с огромным Байроном» [2; 88]. Увлечения Л. чтением Байрона видны и по воспоминаниям студентов Московского университета. Юный поэт, мечтающий об «уделе» Байрона, не только пишет в духе английского поэта: «Мне нужно действовать, я каждый день / Бессмертным сделать бы желал, как тень / Великого героя…» [I; 178], но и пробует себя в переводе.

Ученические прозаические переводы из Байрона открываются отрывком из ст. «Тьма» («Darkness», 1816) — для перевода выбрано ст., привлекающее внимание философской насыщенностью и драматическим трагизмом. В отличие от последующих попыток перевода этого ст. в русской литературе, Л. удалось сохранить суровый, экспрессивный тон подлинника. В переводе Л. за редким исключением следует за байроновским построением фраз, делением их на паузы, сохраняет синтаксис сложного предложения. Интересно построение первого предложения: поэт отказывается от единой, цельной фразы Байрона («I had a dream, which was not all a dream» [II; 297]), пунктуационно расчленяет ее на две самостоятельные фразы («Я видел сон; который не совсем был сон» [II; 241]), тем самым подчеркивая двойственную природу сна, актуализируя второе значение английского слова dream — пророческое видение. Сохраненные в рукописи варианты переводов отдельных слов свидетельствуют о тщательном построении поэтом каждой фразы («И все сердца <сливались вместе> охладели в одной молитве <чтобы умолять только> <охладев в эгоизме> о свете: люди жили при огнях» [II; 241]). Впоследствии Л. создал развил представленный апокалипсический образ мира в ст. «Ночь. I», «Ночь. II», «Смерть» («Ласкаемый цветущими мечтами»).

Следующий перевод — прозаическое переложение стихов 1–67, 103–167 и 200–223 поэмы Байрона «Гяур» (1823). Перевод отрывка неточный — сложные предложения подлинника поэт часто заменяет более простыми конструкциями, что в сочетании с яркими эпитетами и метафорами способствует созданию детального, эмоционально насыщенного пейзажа, передаче чувствительного восприятия природы («Прекрасный климат! Где каждое время года улыбается над сими благословенными островами, кои, видные издалека, с высоты колонны, радуют сердце восхитительной картиной и представляют убежище уединенью. Там нежно рябится ланита океана, отражая краски многих утесов, пойманные смеющимися приливами, которые омывают этот восточный Эдем» [II; 243]). Переложение некоторых отрывков из «Гяура» были использованы поэтом в качестве эпиграфов к 1-й ч. поэмы «Измаил-Бей» и ко 2-й и 3-й главам поэмы «Боярин Орша».

Неразрывная связь Л. и Байрона подчеркнута в их обращении к образу Наполеона как выразителю настроений века. Восприятие французского Императора как романтического и трагического героя передано поэтом и в переводе ст. «Napoleon’s farewell» («Прощание Наполеона», 1815). Несмотря на не всегда удачный подбор отдельных слов и построений фраз, поэту удалось передать скорбное настроение ст., идею несовместимости заслуг и преступлений: «Прости! о край, где тень моей славы восстала и покрыла землю своим именем — он покидает меня теперь, но страница его истории, самая мрачная или блестящая, наполнена моими подвигами» [II; 245]. Интересно, что Л. заменяет байроновское слово «прощай» на «прости», тем самым подчеркивая трагедию сильной личности, достигающей власти и разочаровывающей тех, кто в нее поверил.

Последний перевод — прозаическое переложение 1 строфы поэмы «Беппо» (1818). В незаконченном переводе (поэт обозначил отрывок арабской цифрой «1», а затем поставил цифру «2», однако к переводу второй строфы так и не приступил) Л. попытался передать сатирико-реалистический характер поэмы: «Известно, <или> по крайней мере должно бы было быть известно, что во всех странах католического исповедания несколько недель до поста народ веселится и празднует сколько хочет; покупают раскаяние перед тем, чтобы сделаться богомольными, какого бы высокого или низкого состояния ни были, пируют, играют, пляшут, пьют, маскируются, и употребляют все, что можно получить попросивши» [II; 246].

Лит.: 1) Байрон Дж.-Г. Собр соч.: В 4-х т. — М.: Правда, 1981. — Т.2. Стихотворения — 320 с.; 2) М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. — М.: Худ. лит., 1979. — 672с.; 3) Нольман М. Лермонтов и Байрон // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Худ. лит., 1941. — С. 466–515.

К.А. Поташова