«СМЕРТЬ» («ЛАСКАЕМЫЙ ЦВЕТУЩИМИ МЕЧТАМИ…») (1830–1831?).

Автограф не известен. Копия — ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX) лл. 20–21. Впервые опубликовано в «Северном вестнике» (1889, № 2, отд. 1, с. 124–127).

Раннее ст. Л. (1830 или 1831). Произв. сюжетно и композиционно близко драматическим ст. Л. «Ночь. I» и «Ночь. II» (1830). Также произведение Л. близко «натурфилософским» элегиям А. С. Хомякова «Сон» (1826) и С. П. Шевырева «Сон» (1826–1827). Хронотоп текста Л. характеризуется многомерностью и подвижностью. Первая сфера бытия связана с земным миром, с духовно-физической целостностью человека, которая разрушается физической смертью. Душа, попав в новую область бытия, «страшный промежуток», сомневается в осуществимости абсолютного идеала вне земного мира. Переход в инобытийную сферу сопровождается переживанием умирания и воскресения. Бессмертная душа сохраняет связь с чувственным мироощущением, о чем свидетельствует «тягость» полета.

Ключевой образ «книги» созвучен эсхатологическому символу «книги жизни» (Отк. 20:12). «Книга» в произведении Л. утверждает связь героя с родовой судьбой человечества и предстояние Божиему суду за личностные грехи. Возвращению души в земной мир предшествует напряженное вопрошание. Душа вновь переживает состояние, близкое смерти. Лирический вектор направлен теперь из небесной сферы к земному миру. Пространство, как и в «Ночи. I», резко сужается от беспредельности к узким рамкам могилы. Душа переживает не одну, а несколько смертей: физическую смерть, забвение, наказание и мытарство в форме возвращения в могилу.

Загробный мир не разрешает, а заостряет ключевые метафизические проблемы, прежде всего проблему теодицеи. Путь души к пробуждению-воскресению проходит через напряженные сомнения, хулу. Обращенность к Творцу из бездны, «узкого гроба» созвучна вопрошаниям ветхозаветного Иова. Трагизм мировосприятия души выражается в синтагматике компонентов хронотопа, в интонации вопрошания, в ритмомелодической организации с обилием анжамбеманов, сбоев, длительных пауз.

Г.В. Косяков

Ст. посв. характерной для творч. юного поэта теме смерти. Напряженный поиск ответов на «вечные» вопросы о смысле жизни и неизбежности смерти, острота поэтического восприятия бытия, свойственные Л., обострялись объективными событиями (эпидемией холеры в Москве в 1830 г., смертью отца поэта в 1831 г.), общим мистицизмом эпохи, ее глубокой философичностью, нашедшей отражение в хорошо знакомых юному Л. произв. Дж. Байрона, Э. Юнга, Т. Мура, В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, И.И. Козлова.

Это ст. свидетельствует о глубине разработки Л. темы смерти. Вторая половина произв. (с 70-й строки) с небольшими изменениями взята Л. из своего ст. «Ночь. I» (1830). По сравнению с «Ночь. I» в «С.» наблюдается усложнение эмоций и переживаний лирич. героя, углубление проблемы диалектики телесного и бесплотного, бренного и бессмертного. Натуралистическая картина разлагающегося тела, белый стих, «полуповествовательный, полумедитативный монолог» [5] сближают «С.» с произв. Дж. Байрона «Тьма» и «Сон».

Лирич. герой «С.» переживает ряд превращений, ласка мечты сменяется тревогой и сомненьями. Его душа рвется за пределы земного бытия, но самому лирич. герою страшно расстаться с телом: «<…> я не мог / Понять, как можно чувствовать <…> далеко / От той земли, где в первый раз я понял, / Что я живу, что жизнь моя безбрежна, <…> / Где столько я любил и потерял, / Любил согласно с этим бренным телом, / Без коего любви не понимал я» [I; 292–293].

Когда после смерти лирич. герой читает в книге жизни свой «ужасный» приговор вернуться на землю, чтобы бессильно созерцать «страдания людей» [I; 294], его охватывает ужас перед вселенской бездомностью потерянной души, которой нет места ни в мире духов, ни на земле. Апогей одиночества наступает, когда бесплотный дух тщетно старается вдохнуть жизнь в своего умершего «друга» – тело. Л. с отчаянием передает ощущение аномальности смерти, того, что «человек не создан для умирания» [2; 80]. Поэт «жаждет полноты воскрешения не только души, но и вообще земной природы» [6; 35], у него нет полного разрыва между миром земным и небесным. В 1832 г. Л. напишет М.А. Лопухиной: «<…> жизнь моя это я сам, говорящий вам и тот, который через мгновение может превратиться в ничто <…>. Ужасно думать, что может настать день, когда я не буду в состоянии сказать: “я”! – Если это так, то мир — только комок грязи» [VI; 705].

«С отчаяньем бессмертья» лирич. герой «С.» ропщет на Творца, проклиная невыносимую человеческую долю. «Страшась молиться», он сомневается в милости Божией, но она неожиданно даруется ему — лирич. герой просыпается. Возвращение души умершего на землю оказывается кошмаром, что, однако, не умоляет остроты переданных эмоций и поставленных вопросов.

Ю.Н. Сытина

Лит.: 1) Афанасьев В.В. Лермонтов. — М.: Молодая гвардия, 1991 г. — 560 с.; 2) Игумен Нестор (Кумыш) Тайна Лермонтова. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2011. — 340 с.; 3) Киселева И.А. Творчество М.Ю. Лермонтова как религиозно-философская система: монография. М.: МГОУ, 2011. — 314 с.; 4) Милевская Н.И. М.Ю. Лермонтов. Мотив «сна»-«смерти» в раннем творчестве М.Ю. Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. Проблемы изучения и преподавания: межвуз. сб. науч. тр. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 1996. — С. 36–54; 5) Потапова Е.А. «Ночь. I», «Ночь. II», «Ночь. III» // ЛЭ. — С. 345; 6) Радомская Т.И. Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX в. (А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов). Автореферат на соиск. уч. ст. д. филол. н. — М., 2007. — 41 с.; 7) Сакулин П.Н. Земля и небо в поэзии Лермонтова // Венок М.Ю. Лермонтову: Юбилейный сборник. — М.; Пг.: Изд. т-ва «В.В. Думнов, наследники бр. Салаевых», 1914. — С. 1–55; 8) Шувалов С.В. Религия Лермонтова // Венок М.Ю. Лермонтову: Юбилейный сборник. – М.; Пг.: Изд. т-ва «В.В. Думнов, наследники бр. Салаевых», 1914. – С. 135–164.

Г.В. Косяков

Ю.Н. Сытина