«ТРИ ПАЛЬМЫ» (1839).

Автограф ст. не известен. Баллада была впервые напечатана в журнале «Отеч. зап.» (1839, т. 5, № 8, отд. III, стр. 168–170). В первом и единственном прижизненном издании «Стихотворений» М.Ю. Лермонтова (1840) «Три пальмы» датированы 1839 годом, написаны до 14 авг. (это дата цензурного разрешения на выпуск 5-го тома «Отечественных записок»). Следовательно, ст. было создано в первой половине 1839 г.

Ст. вызвало настоящий восторг В.Г. Белинского: «На Руси явилось новое могучее дарование — Лермонтов; вот одно из его стихотворений: Три пальмы (Восточное сказание) <…> Какая образность! — так все и видишь перед собою, а увидев раз, никогда уж не забудешь! Дивная картина — так и блестит всею яркостию восточных красок! Какая живописность, музыкальность, сила и крепость в каждом стихе, отдельно взятом!» — писал критик Н. В. Станкевичу в конце сентября-начале октября 1839 г. [1; 254–255]. Живописность лирического лермонтовского стиха, увиденную и прочувствованную Белинским, отмечал и один из первых исследователей баллады А.И. Бороздин: «Кроме музыкальности, стихи Лермонтова отличаются своею пластичностью, особенно там, где мы встречаем у поэта описания природы. Эти описания можно сравнить с живописью, он чрезвычайно богаты красками, часто в нескольких словах перед нами рисуется целая яркая картинка.<…> Так и чувствуется в этих стихах палящий зной аравийских степей [2]:

В песчаных степях Аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной». [II; 244–245]

Анализируя идейное содержание и лексический строй баллады, В.Э. Вацуро пришел к выводу, что в «Трех пальмах» отразилось влияние С.Е. Раича, преподававшего словесность в Московском Благородном пансионе и руководившего литературным кружком, в котором Л. участвовал, а также «Подражания Корану» А.С. Пушкина [3; 222–223]. И.З. Серман указал еще одну интересную параллель лермонтовской балладе — ст. князя Д.А. Кропоткина «Пальма. Подражание арабской песне» [12; 158]. «По основному сюжетному мотиву (ропот пальм на бога), стиху (4-стопный амфибрахий), по строфике, ориентальному колориту лермонтовская баллада соотносится с IX «Подражанием Корану» А.С. Пушкина, на что указывал еще Н.Ф. Сумцов. <…> Связь эта носит полемический характер», — конкретизировал аспекты сопоставлений ст. Пушкина и Л. в «Лермонтовской энциклопедии» В.Н. Турбин [16; 580]. Н.Ф. Сумцов, обращая внимание на сходные черты в трактовке Пушкиным и Л. восточной темы в указанных стихотворениях, отметил и их принципиальное различие: «Стихотворение Пушкина исполнено любви и всепрощения. В основании стихотворения Лермонтова лежит непривлекательный односторонний пессимизм. У Пушкина главная идея — милосердие бога, у Лермонтова — неблагодарность и жестокость человека» [13; 323].

Еще раз обратим внимание на главное: оба поэта осмысливают восточный сюжет, но каждый по-своему. Пушкинский путник ропщет на Бога, потому что измучен дорогой и палящим солнцем: «В пустыне блуждая три дня и три ночи / И зноем и пылью тягчимые очи / С тоской безнадежной водил он вокруг…» и мечтает найти спасение в тени деревьев: «И к пальме пустынной он бег устремил / И жадно холодной струей освежил / Горевшие тяжко язык и зеницы…» [11; 188], а у Л. караванщики полны сил, их стан весел, а пальмы, напротив, страдают без присутствия человека как без спасительной тени:

И стали три пальмы на бога роптать:
«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы… [II; 124]

В финале пушкинского ст. милосердный Спаситель совершает великое чудо, даруя истлевшей пальме, иссохшему колодцу, погибшей ослице и состарившемуся путнику новую жизнь, и между природой и человеком царствуют согласие и гармония, в лермонтовской балладе человек безжалостно уничтожает оазис в пустыне:

И ныне все дико и пусто кругом —
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит —
Его лишь песок раскаленный заносит… [II; 124]

Концовка пушкинского произведения — жизнь и свет, итог лермонтовского — разрушение и смерть. Смеем предположить, что «односторонний пессимизм» (см. выше суждение Н.Ф. Сумцова — Г.Б.) связан с одним важным обстоятельством. Л., живший на Кавказе и обладавший редкой наблюдательностью, имел представление об исламе и священной книге мусульман Коране — откровениях, произнесенных от имени Аллаха пророком Мухаммедом. Об этом свидетельствуют кавказские поэмы Лермонтова, ярким свидетельством тому являются строки «Валерика»:

…И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили… [II; 166]

Л. создает не подражание Корану (как у Пушкина), а восточное сказание, в каждой строке которого ощущается знание Востока, в котором воссоздается «образ мыслей, чувствований» и веры восточного человека: Всемогущий Аллах не терпит протеста и ропота, верующий во всем должен полагаться на священную волю Аллаха и принимать ее без рассуждений, иначе его ждет неизбежная кара, которая и постигла несчастные пальмы…

Д.Е. Максимов относит «Три пальмы» к тем «сюжетным философско-аллегорическим опытам» поэта, в которых «элементы фантастики, условность, идеализация и экзотическая яркая образность» говорят об их причастности к романтической традиции [8; 90]. Противопоставление, парадоксально являющееся созидающим центром романтического произведения, организует движение сюжета в балладе, определяет композицию ст., находит выражение в антитезах, которыми изобилует текст «Трех пальм» («знойных лучей» — «волною холодной», «почвы бесплодной» — «зеленых листов», «звучный ручей» — «летучие пески», «гремучим ключом» — «раскаленный песок»).

«Почти во всех картинах природы, нарисованных Л., нас поражает контраст любящего сердца природы и жестокой души человека. Что иное, как не рассказ о вторжении эгоистического человека в мир любви дан в стихотворении «Три пальмы»?» — подчеркивал Н. Котляревский в монографии «Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения» (1912) [6; 187]. Лермонтоведы XX столетия, обращавшиеся к исследованию «Трех пальм», единодушно отмечали: содержание баллады является ответом на этот вопрос. Судьба красоты природного мира оказывается в руках человека, и именно он является носителем разрушающей эгоистической силы — эта идея звучит не только в «Трех пальмах», но и «Споре», «Дарах Терека» и многих других лирических произведениях поэта. Обратив внимание на эту лермонтовскую мысль, Л.В. Полукарова писала о том, что в балладе «Три пальмы», наряду с другими — «Спором», «Дарами Терека», «Листком», «Тучами» — развиваются традиции лермонтовского романтического анимизма, проявившегося в олицетворении и символизации образа природы» [10; 33]. По мнению исследовательницы, «предметно-экспрессивные образы в этих произведениях поставлены в позицию форм выражения авторского сознания, тем самым олицетворены и отчасти символизированы. Мир этих образов-символов природы <…> соприкасается или даже вступает во взаимодействие с миром людей» [10; 33].

Кроны пальм спасают арабский караван от палящего солнца, «щедро поит их студеный ручей», наполняя кувшины путников водою, но людям этого мало. Спасаясь от ночного холода, люди — неразумные «малые дети» — срубили и сожгли роскошные пальмы. «Полным разрушением, уничтожением, огнем да «пеплом седым и холодным» заплатил человек природе за ее всегдашнюю готовность «служить» ему: за отрадный отдых, за мирный гостеприимный ночлег» [7; 50]. Одушевление природы в балладе так органично и естественно, что уничтожение красавиц-пальм вызывает ассоциацию с казнью человека:

Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнем… [II; 124]

«Безотрадное, тяжелое впечатление производит падение под беспощадными ударами топора «питомцев столетий», которые так радушно приветствовали человека, исчезновение под палящими лучами тропического солнца и насыщенного песком ветра «студеного ручья», щедро поившего нежданных гостей, и наконец полное уничтожение и превращение чудного оазиса в дикую пустыню», — отмечал, анализируя финал баллады Б.А. Майков [7; 50]. Исследователи XX столетия, рассматривая философское, нравственное, общественное содержание «Трех пальм», обратили внимание на многозначность главного образа. Б.Т. Удодов определил его содержание и основную идею баллады так: «Три гордые пальмы олицетворяют собою не только красоту природы. Это символ юных существ, полных жизненных сил и благих порывов, жаждущих послужить людям, принести пользу человечеству. После долгих лет томительного ожидания счастье как будто им улыбнулось. Но тем трагичнее оказывается конечный исход — неожиданная гибель, смерть вместо благодарности за содеянное добро, за бескорыстную самоотдачу» [17; 197].

Пальмам казалось, что жизнь их скучна и бесполезна, т.к. никто не радовался их красоте и силе, ничей «благосклонный взор» не касался их роскошных ветвей:

«…Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
.Не прав твой, о небо, святой приговор!» [II; 124].

Желание пальм принести пользу людям и ропот приводят их к гибели и побуждают читателя задаться вопросом: стоит ли просить у Создателя больше, чем он дает тебе? Иеромонах Нестор осмысливает судьбу трех пальм и понимает Лермонтова так: «В своем искреннем стремлении послужить благу человека три пальмы обретают свою погибель. Сближение с миром оборачивается для них грубым, безжалостным насилием с его стороны и варварским разорением, которое они претерпевают от жестокого в своем бездумии человека. Отсюда вывод поэта об обреченности красоты на вынужденное одиночество. Чтобы сохранить самое себя, она должна вести замкнутый образ жизни и не стремиться к сближению с миром, который в ее судьбе может сыграть роковую роль» [4; 41]. Т.о., гибель пальм обретает символическую глубину, которую составляет идея самоценности красоты, мысль о жертвенном служении красоты миру и разрушительном влиянии человека на мир прекрасного, о несовместимости двух миров — природы и человека.

Лит.: 1) Белинский В.Г. Письма 1829–1848 годов // Белинский В.Г. Собр. соч. в 9-ти т. — М., «Худ. лит», 1982. — Т. 9. — С. 254–255; 2) Бороздин А.К. Задачи поэтического творчества по воззрению Лермонтова и особенности внешней формы его поэзии // Михаил Юрьевич Лермонтов. Его жизнь и сочинения. Сборник историко-литературных статей / Сост. В. Покровский. — М.: Типография Г. Лисснера и Д. Собко, 1914.– С. 242–248; 3) Вацуро В.Э. Литературная школа Лермонтова // Вацуро В.Э. О Лермонтове. Работы разных лет. М.: Новое издательство, 2008. — С. 204–247; 4) Иеромонах Нестор (В.Ю. Кумыш). Пророческий смысл творчества М.Ю. Лермонтова. — СПб.:, «Дмитрий Буланин», 2006. — С. 41; 5) Коровин В.И. Творческий путь М.Ю. Лермонтова. — М., Просвещение, 1973. — С. 56–57; 6)Котлярев’84€ский Н. Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения. —— С.-Петербург, 1912. —— С. 187; 6) Майков Б.А. Михаил Юрьевич Лермонтов. Подробный разбор его главнейший произведений для учащихся и биографический очерк. —— СПб.: Типография Яна Улясевича, 1909. —— 186 с.; 7) Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. —— Л.: Сов. писатель, 1959. —— С. 89––91; 8) Наровчатов С.С. Лирика М.Ю. Лермонтова. Заметки поэта. —— М.: Изд-во «Худ. лит.», 1964. —— С. 108––110; 9) Полукарова Л.В. Лирика М.Ю. Лермонтова 1837––1841 гг. как развивающееся системное единство форм выражения авторского сознания// Тарханский вестник. Научный сборник. Вып. 9. Гос. Лермонтовский музей-заповедник Тарханы», —— Пенза.: Тип. «Пензенская правда», 1999. —— С. 7––39; 10) Пушкин А. С. Подражания Корану: Посвящено П. А. Осиповой // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. —— М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937––1959. Т. 2, кн. 1. Стихотворения, 1817––1825. Лицейские стихотворения в позднейших редакциях. —— 1947. —— С. 352–– 358; 11) Серман И.З. Михаил Лермонтов: Жизнь и лит.1836––1841. Иерусалим: Слав. центр гуманит. фак. Еврейского ун-та. —— Иерусалим, 1997. С. 157––160; 12) Сумцов Н.Ф. О влиянии Пушкина на Лермонтова // Сумцов Н.Ф. А.С. Пушкин. —— Харьков, 1900. —— С. 323––340; 13) Сиротин В. И. Лермонтов и христианство // М.Ю. Лермонтов и православие. Сб. статей о творчестве М.Ю. Лермонтова. —— М.: ЗАО Издательский дом «К единству!», 2010. —— С. 184––233; 14) Томашевский Б.В. Пушкин: В 2-х т. Т. 2. Юг. Михайловское. —— М., Худ. лит., 1990. С. 279––301; 15) Турбин В.Н. «Три пальмы» // ЛЭ. —— С. 580. 16) Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. —— Воронеж: Изд-во ВГУ, 1973. —— С. 197––200.

Г.Б. Буянова