«ВАЛЕРИК» (1840–1841?)

Черновой автограф хранится в ЛБ, М., 8490, 3. Копия хранится в ЛБ, IV, 5, 7 (из архива Ю.Ф. Самарина). Впервые опубликовано (не по данному автографу) с многочисленными опечатками и пропуском стихов 70, 200–205 в альманахе «Утренняя заря» на 1843 год (стр. 66–78). В автографе ст. не имеет заглавия. Но в копии из архива Самарина (так же, как и в других имеющихся копиях) и в «Утренней заре» оно озаглавлено «Валерик». Список Ю.Ф. Самарина ближе к тексту «Утренней зари», чем к черновому автографу. Наличие в нем разночтений: в стихах 89, 139–140 и др. и вычеркнутых в автографе 11 стихов, следовавших после стиха 175, позволяет предполагать, что этот список был сделан с более поздней редакции (возможно, с той же, которая легла в основу текста «Утренней зари»). Вопрос о времени создания ст. является дискуссионным: в альманахе «Утренняя заря» оно было датировано 1841 г., во всех последующих изданиях произведений поэта, вплоть до 1887 г., указывалась эта дата.

В марте 1887 г. профессор Дерптского университета П.А. Висковатый, выступая в печати по поводу выхода 6-го издания сочинений Л. (СПб,, 1887), указал, что «Валерик» неверно помечен 1841 годом, ст. создано в 1840-м г.. Эта же мысль высказывалась биографом поэта в нескольких публикациях [4].

К 50-летию со дня гибели поэта было подготовлено издание сочинений Л. (1891) под редакцией Висковатого, в котором закрепилась эта дата, официально признанная в лермонтоведении сегодня.

Название ст. связано с рекой Валерик или Вайрик — правым притоком Сунжи, впадающей в Терек; река берет начало в горе Булойлам в Малой Чечне, затем течет по равнине. В 40-х годах XIX в. по обоим берегам Валерика были разбросаны селения чеченцев, разоренные впоследствии частыми битвами.

Валерик в переводе — «речка смерти» (название ее в чеченском языке этимологизируется из первоначального Валеран хи — «смерти река», путем закономерных превращений — Валериг, Валерик), что было известно Лермонтову и его современникам от местных жителей. Ю.Ф. Самарин получил это ст. от кн. И. Голицына, который привез рукопись с Кавказа [16].

Содержание ст. связано с событиями, произошедшими в жизни Л. в июле 1840-го г. С.В. Иванов в монографии «Лермонтов» писал: «Положение на Кавказе складывалось в это время неблагоприятно для царских войск. Вождь горцев Шамиль сумел сплотить разрозненные горские народы, и его армия стала грозной силой <…> Для усмирения горцев был создан экспедиционный отряд под командованием генерала Галафеева, к которому и прикомандирован был поручик Лермонтов. Лермонтов выехал в крепость Грозную, в отряд Галафеева. <…> 6 июля 1840 года на рассвете раздался «генерал-марш», затем команда «по возам», наконец сыграли сбор, и отряд Галафеева двинулся в поход на Малую Чечню. Как только отряд вступал в лес, начиналась перестрелка. Горцы обычно наседали на арьергард. Тогда отряд останавливался, выдвигали на передовую позицию орудия, давали несколько картечных залпов и двигались дальше. <…> Отряд Галафеева прошел через Чах-Кери, Урус-Мартон, деревню Гехи, подошел к реке Валерик. Здесь произошел крупнейший за всю кампанию бой с горцами. Бой был жестокий, горцы отчаянно сопротивлялись» [6; 233].

Л. находился все время в самом центре боя и проявил исключительную храбрость. Генерал Галафеев, представляя Л. к награде, писал: «Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшей для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы» [5; 393].

Л. запечатлел кровопролитное сражение не только в ст. «Валерик», но и акварелях — «Эпизод из сражения при Валерике 11 июля 1840 года» (рисунок поэта раскрасил художник Г.Г. Гагарин) и «При Валерике 12 июля (похороны убитых в сражении) » [5; 401]. Поэт вспоминает о Валерикском бое в письме к другу А.А. Лопухину: «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду.

Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте <…>. Вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью. Когда мы увидимся, я тебе расскажу подробности очень интересные…» [VI; 455]. В этом же письме читаем: «Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не показались приторными…» [VI; 456].

Публицист и историк Ю.Ф. Самарин, встретившийся с Л. у Д.Г. Розена (однополчанина Л. по лейб-гвардии Гусарскому полку) в Москве (встреча, состоялась, по-видимому, 30–31 января — в начале февраля 1841 года [9; 602]), вспоминал о том, как поэт рассказывал ему о событиях при Валерике: «Мы долго разговаривали. Он показывал мне свои рисунки. Воспоминания Кавказа его оживили. Помню его поэтический рассказ о деле с горцами, где ранен Трубецкой… Голос его дрожал, он был готов прослезиться. <…> В этом разговоре он был виден весь» [9; 382].

Новаторский дух лермонтовского ст., соединение в «Валерике» особенностей произведений нескольких жанров подчеркивалось неоднократно. Е.Н. Пульхритудова отмечала: « «Валерик» часто рассматривают как поэтический рассказ о «картинах военной жизни», однако его содержание и жанровая структура сложнее, чем документальный стихотворный очерк. <…> Жанровая структура произведения обусловлена редким для того времени сочетанием батальной и любовной лирики. В «Валерике» ощутима связь с традициями романтического нравоописания. В то же время это трансформация жанра дружеского послания, это исповедь героя-повествователя перед любимой женщиной» [14; 78]. В обобщениях, сделанных в последнее десятилетие, читаем: «По форме своей ‘‘Валерик’’ — любовное послание, включающее и охватывающее, однако, стихотворную повесть или стихотворный рассказ. Первая и последняя части выдержаны в духе типичного любовного послания, в котором патетика и серьезность искреннего признания несколько снижены условностью жанра и ироничностью тона» [8; 189]. На наш взгляд, справедливо мнение, что послание и драматическое батальное описание в поэтической форме образовали в «Валерике» «неделимый художественный синтез» [17; 76], который оказался способен передать идейную задачу поэта.

Обращение к женщине, с которого начинается и которым завершается ст., позволяет читателю войти в откровенный, полный задушевной простоты разговор очень близких друг другу людей, которых объединяет прошлое:

bq(..Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем. [II; 166]

Монолог лирического героя полон грустных сомнений: «Да и при том что пользы верить / Тому, чего уж больше нет?», разочарований: «Душою мы друг другу чужды, / Да вряд ли есть родство души..» [II; 166], понимания того, что время безжалостно, и надежды: «Безумно ждать любви заочной? / В наш век все чувства лишь на срок…» и совершенно обезоруживающего признания:

bq(..Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог! [II; 166]

Долгая любовь, «страдания и тревога», «бесплодное раскаянье», «холодное размышленье» приводят лирического героя к осознанию того, что чувство к женщине, с которой он мысленно беседует, — его «наказанье», его «крест», который он несет «без роптанья» и даже находит в себе силы иронично улыбнуться:

…Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили… [II; 166–167]

Исследователи лирики Л. неоднократно пытались указать имя адресата «Валерика». Чаще всего называлось имя Варвары Александровны Лопухиной [14; 78]. В работах, созданных в последнее десятилетие, называется ее же имя: «Ей (Вареньке Лопухиной — Г.Б.) посвящены такие замечательные произведения, как «Молитва» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…», 1837), «Валерик» (1840), возможно, «Ребенку» (1840), косвенно — «Нет, не тебя так пылко я люблю…» (1841)» [7; 13].

В то же время попытки персонифицировать женщину, к которой обращается лирический герой, приводят исследователей к противоположным выводам: «Интенсивная автобиографичность лермонтовских созданий подталкивает нас к мысли о реальном прототипе, не названном по имени, без примет внятной конкретизации одной из многочисленных возлюбленных поэта. Наталью Иванову, Екатерину Сушкову, Варвару Лопухину, Марию Щербатову, Александру Смирнову-Россет, то есть всех тех, о ком мы знаем, кто тем или иным образом с женской стороны соприкасался с Лермонтовым в качестве предмета притяжения, из списка вероятных фигурантов ‘‘Валерика’’ следует исключить в силу несовпадения сообщаемых в тексте сведений с реальными фактами их контактов с поэтом» [13; 111]. Возможность точных соответствий между фактами биографии поэта и отражением их в лирике очень невелика, поскольку «истинная поэзия автобиографична лишь в отправной точке, дальше она свободна в своих обобщениях» [12; 52]. И все же именно В.А. Лопухина оставалась самой глубокой и сильной сердечной привязанностью поэта, о чем свидетельствуют неизменные упоминания о ней в письмах А.А. Лопухину и М.А. Лопухиной, воспоминания А.П. Шан-Гирея и Е.Г. Быховец [9; 37–38, 447]. Об этом свидетельствует и еще один факт.

В 1838 г. Л. подарил В.А. Лопухиной авторизованную копию «Демона» с посвящением, в котором называет ее «забывчивым, но незабвенным другом». Посвящение написано так, что настоящий смысл его поймут только два человека — он и она, но чувства, о которых говорит поэт, — усталость души, многолетняя тоска, грусть по чему-то несбывшемуся, и интонации, с которыми он об этом говорит, — указывают на то, что адресат «Валерика» и посвящения в редакции «Демона» 1838 г. — одно и то же лицо.

Основная часть ст. — повествование автора об армейском быте («Кругом белеются палатки; / Казачьи тощие лошадки / Стоят рядком, повеся нос; / У медных пушек спит прислуга…» [II; 167]), солдатский разговор о событиях кавказской войны («Как при Ермолове ходили / В Чечню, в Аварию, к горам; / Как там дрались, как мы их били, / Как доставалося и нам…» [II; 168]), авторские наблюдения («А вот кружком сидят другие. / Люблю я цвет их желтых лиц, / Подобный цвету наговиц, / Их шапки, рукава худые, / Их темный и лукавый взор / И их гортанный разговор» [II; 168]), рассказ об «удалых сшибках», перестрелках и «жестоком бое» под Гихами («Из гор Ичкерии далекой / Уже в Чечню на братний зов / Толпы стекались удальцов..» [II; 169]).

Описание Валерикского сражения в ст. Л. и в «Журнале военных действий» показывает, как точно, вплоть до отдельных деталей, воспроизводил Л. картину боя. Еще В.Г. Белинский отмечал, что «Валерик» «отличается <…> стальною прозаичностью выражения, которая составляет отличительный характер поэзии Л., и которой причина заключалась в его мощной способности смотреть прямыми глазами на всякую истину, на всякое чувство» [1; 345].

bq(..И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.[II; 170]

По мнению В.А. Мануйлова, в «Валерике» Л. закрепил и углубил художественные открытия «Бородина», «окончательно отказался от панорамного изображения боя с высоты командного пункта» [10; 148], что было характерно для од XVIII века и даже «Полтавы» Пушкина.<…> Лермонтов показал бой с точки зрения одного из многих его участников, и эта позиция открыла новые художественные возможности для правдивого, реалистического и психологически мотивированного изображения войны» [10; 148]. Каждая деталь батальной части «Валерика»: красная от крови вода реки, «две ранки» на груди умирающего, капающие с солдатских, «покрытых пылью ресниц» слезы, последние слова — «Спасите, братцы…» — показывает трагизм происходящего, беспощадную правду войны. Драматизм лирической ситуации усилен простотой выражения, «намеренно неукрашенной, прозаизированной, «безыскусной» речью», — отмечает В.Э. Вацуро [3; 617]. Война страшна своей обыденностью, когда смерть становится привычным делом. Рассказав о том, как «мало стоит на войне человеческая жизнь»[12; 60], Л. задает главный, великий и вечный вопрос:

И с грустью тайной и сердечной
Я думал: «Жалкий человек.
Чего он хочет!… небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?»[II; 171]

Лермонтовский вопрос — больше, чем осуждение войны, это осуждение всякой вражды между людьми. ««Валерик» — первое во всемирной литературе явление того особенного русского взгляда на войну, который так бесконечно углубил Л.

Толстой. Из этого горчичного зерна выросло исполинское древо «Войны и мира»», — так оценил значение ст. поэта Д.С. Мережковский [11; 378]. Лермонтовское «Зачем?» наполняется «глубочайшим социально-философским и художественно эстетическим содержанием» и подхватывается «выдающимися русскими писателями II половины XIX века, прежде всего Ф. Достоевским и Л. Толстым», — продолжает мысль Мережковского Б.Т. Удодов [15; 196].

Трагическая проза войны подчеркивается поэзией кавказской природы — грядой «вечно гордых и спокойных гор», пылающим «лазурно-ярким сводом небес»,«широкой тенью/ Чинар иль виноградных лоз», сверкающим «главой остроконечной» Казбеком. Название реки — Валерик — вырастает в заключительной части произведения в красноречивую метафору, в скорбное историческое обобщение, — в предвидение долгой и изнурительной кавказской войны, о которой свидетельствует взгляд собеседника автора: «А много горцы потеряли?-/ «Как знать?- зачем вы не считали!»-/ «Да! будет, — кто- то тут сказал, —/ Им в память этот день кровавый!/ Чеченец посмотрел лукаво/ И головою покачал…» [II; 171]. Д.Е. Максимов дал такую оценку авторской позиции в «Валерике»: «Автор послания, каким он показан в «Валерике», <…> выступает как независимый и отнюдь не примиренный со злом мыслитель… <…> Идейную суть «Валерика» следует видеть в скорбном и в основе своей отрицательном отношении к войне со всеми ее античеловеческими проявлениями» [10; 226].

Лит.: 1) Белинский В.Г. Утренняя заря, альманах на 1843 год // Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9-ти томах. — Т. 5. Статьи, рецензии и заметки, апрель 1842 — ноябрь 1843. — М.: Худ. лит., 1979. — С. 345; 2) Бойко С.А. К вопросу о датировке стихотворения М.Ю. Лермонтова «Валерик» // Тарханский вестник. Вып. 20. М.Ю. Лермонтов в русской культуре XIX-XXI веков. Материалы научно-практической конференции 27–28 июля 2006 г., 2007. — С. 126–132; 3) Вацуро В.Э. Лермонтов Михаил Юрьевич // Вацуро В.Э. О Лермонтове. Работы разных лет. — М.: Новое издательство, 2008. — С. 601–614; 4) Висковатый П.А. Кому принадлежит право на издания сочинений Лермонтова? // Новости и биржевая газета, 1887. — 25 марта. № 82. — С. 2; Висковатый П.А. Михаил Юрьевич Лермонтов в действующей армии генерала Галафеева во время экспедиции в Малую Чечню в 1840 году // Русская старина, 1884. №1. — С. 83–93; Висковатый П.А. Река смерти (Эпизод из кавказской жизни М.Ю. Лермонтова // Исторический вестник, 1855. №3. — С. 1–11; 5) Захаров В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. — М.: «Русская панорама», 2003. — 704 с.; 6) Иванов С.В. Лермонтов. М.: Ф-ка юношеской книги изд-ва ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1938. — 452 с.; 7) Кормилов С.И. Лермонтов как феномен русской культуры //Михаил Лермонтов. Стихотворения. — М., 2007. — С. 5–44; 8) Коровин В.И. М.Ю. Лермонтов // История русской литературы XIX века. В 3-х ч. Ч.2. (1840–1860 годы). — М., 2005. — С. 189; 9) М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. — М.: «Худ. лит», 1989. — 672 с.; 10) Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. — Л., 1959. 326 с.; 11) Мануйлов В.А. Михаил Юрьевич Лермонтов. Биография писателя. — Л.: «Просвещение», 1976. — 176 с.; 12) Мережковский Д.С. М.Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества // М.Ю. Лермонтов. Pro et kontra. — СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2002. — С. 348–386; 13) Наровчатов С.С. Лирика Лермонтова. Заметки поэта. — М.: Худ. лит., 1964. — 130 с.; 14) Очман А.В. «Валерик» М.Ю. Лермонтова: время и обстоятельства создания. Версия // Лермонтовские чтения–2008. СПб.: СПбГУ, 2009. — С. 97–117; 15) Пульхритудова Е.М. «Валерик» // ЛЭ. — С.78–79; 16) Соч. Ю.Ф. Самарина, т. 12, M., 1911, — С. 78; 17) Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1973. — С. 148, 196, 624, 662; 18) Хазан В.И. К проблеме жанрового своеобразия стихотворения М.Ю. Лермонтова «Валерик» // Филологические науки, 1986. — №2 (152). Научные доклады высшей школы. — С. 74–77.

Г.Б. Буяновa