== «ЖАЛОБЫ ТУРКА» (ПИСЬМО К ДРУГУ, ИНОСТРАНЦУ)»== (1829).

Автограф хранится в ИРЛИ, тетр. II. Впервые: Стихотворения Л., не вошедшие в последнее издание его сочинений. Берлин, 1862. С. 6, без заглавия и с пропуском постскриптума («Ах! Если ты меня поймешь…»). Полностью: Сочинения под ред. Висковатова, т. 1. 1889. С. 41.

В основе ст. лежит поэтическая модель, восходящая к «Песне Миньоны» И.-В.Гёте (« Kennst du das Land?..» – «Ты знаешь край…») и ставшая популярной в русской романтической поэзии (А.С.Пушкин, П.А.Вяземский, Ф.И.Тютчев, А.К.Толстой и др.). В своем традиционном воплощении это построенное на принципе романтической оппозиции описание прекрасного, но недостижимого, обетованного края, воплощенного рая на земле, главной приметой которого становится природная гармония:

Кто знает край, где небо блещет
Неизъяснимой синевой,
Где море теплою волной
Вокруг развалин тихо плещет;
Где вечный лавр и кипарис
На воле гордо разрослись;
Где пел Торквато величавый;
Где и теперь во мгле ночной
Адриатической волной
Повторены его октавы… [2; III, 96].

Л. переосмысливает эту традицию – эпитет «дикий» в первой строке, упоминание о «знойных лучах», «поблекших» рощах и лугах разрушает привычную идиллическую картину, превращает описание обетованного недостижимого «рая» в политическую инвективу (типологически близким лермонтовской трактовке мотива Гёте представляется первоначальный набросок Пушкина: «Я знаю край: там на брега /Уединенно море плещет; /Безоблачно там солнце блещет /На опаленные луга; /Дубрав не видно — степь нагая /Над морем стелется одна» [2; III, 86]. Описание пейзажа постепенно сменяется у Л. характеристикой людских взаимоотношений, тяготеющей к традиции рационалистической аллегорической поэтики («Где хитрость и беспечность злобе дань несут…»). При этом Л. отходит и от традиционного противопоставления людских взаимоотношений природе: как в окружающем мире побеждает зло (символами которого становятся привычные поэтические образы «знойных лучей» и «поблекшей природы»), так и в сердцах людей царствуют разрушительные, иссушающие душу, бесплодные «страсти». Антитеза героя и толпы, характерная для романтической поэтики, реализуется в ст. благодаря переосмысленному Л. мотиву «хладных умов»: заключающий в себе обобщенную характеристику эпитет «хладный» противопоставлен иссушающему бесплодному «зною»; «хлад» становится залогом твердости духа, внутренней защищенности человека от жизненных соблазнов.

В ст. широко используется поэтическая фразеология, восходящая к самым разнообразным школам – от карамзинизма до гражданственно-обличительной, политической лирики. Эта двойственность присутствует ни на уровне «памяти жанра»: в ст. синтезируются мотивы сентиментально-предромантической «жалобы» и политической аллюзии, восходящей к традициям «восточной» тематики (т.н. «восточная повесть»). Т.о., юный Л. создает достаточно необычный, синтетический образец стихотворного дружеского послания (см. постскриптум), в котором раскрывается не только политический, но и психологический смысл: личность человека, не скованного никакой внешней силой традиции, смеющего не только писать, но и думать «наперекор, вопреки всему, что было»[1].

Лит.: 1) Подгаецкая И.Ю. «Свое» и «чужое» в поэтическом стиле. Жуковский – Лермонтов – Тютчев // Смена литературных стилей. – М.: Наука, 1974. – С. 216. 2) Пушкин А.С. Полн. собр. соч: В 16 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959. – Т. 3, Стихотворения, 1826–1837. Кн. I. – 635с.

Т.А. Алпатова

ТАМ ЕСТЬ ТАБЛИЦЫ