==«КАЛЛЫ» ==(1830–1831).

Поэма. Автограф неизвестен. Авторизован. копия хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 23, лл. 1–3 об. — и по копии со списка В.X. Хохрякова — РНБ. Собр. рукописей М.Ю. Лермонтова, №64, лл. 15 об. — 20. Есть еще одна копия с надписью: «От Хохрякова» — хранится в ИРЛИ, оп. 2, № 45. (Первоначальный текст совпадает с копией со списка Хохрякова в РНБ). Вперв. было опубликовано начало поэмы (стихи 1–37) в Соч. под ред.С.С. Дудышкина (Т. 2, 1860, с. 292–293), полностью — в журн. «Рус. мысль» за 1882 г. (№ 2, с. 697–700), где воспроизведен текст копии П.А. Висковатова (хранится в ИРЛИ, оп.2, №45) с произвольными отступлениями от нее в отдельных стихах. в исправленной ред. в журн. «Рус. старина» за 1882 г. (№ 12; с. 697–700).

Ранняя романтичная поэма Л. на тему черкесской мести, кот. «отличается стремительностью развития действия, драматизмом» [19; 216], а также определенными элементами поэтики романтизма: противостояние героя, воплощающего собой мятежно–бунтарское начало, осознающего свою исключительность и абсолютизирующего кровную месть как жизненный принцип, миру соплеменников, что обрекает его на страдание и одиночество, его дальнейшая разочарованность в мусульманской религии, экзотическая природа, выступающая фоном для совершения коварного убийства и ориентальный сюжет. Л. любовь к Кавказу было пропитана «метафизической тоской по свободе как таковой. Кавказ выступал не столько как культурно и географически локализованный, переживаемый и познаваемый мир, сколько как воображаемое пространство абсолютной свободы, в кот. как бы продлевался русский фольклорный мотив “вольной воли”, “вольному воля”» [23; 26]. Этот мотив, только намеченный в образе Каллы, получит дальнейшее переосмысление «Хаджи Абреке» и «Мцыри». Л. «показывал кровную месть не только как суровый механизм поддержания равновесия в горском обществе, но и как единственное средство защиты самого ценного, что было у черкеса, — его чести» [22; 52–53].

В начальных строках поэмы звучит наставление муллы, кот. убеждает юного «кабардинца черноокого» Аджи в том, что он «палач», и даже благословляет его на месть:

Старайся быть суров и мрачен,
Забудь о жалости пустой;
На грозный подвиг ты назначен
Законом, клятвой и судьбой.
За все минувшие злодейства
Из обреченного семейства
Ты никого не пощади [III; 92].

«Мулла жестокий» в поэме «не только и даже не столько носитель идеи ветхозаветного мздовоздаяния. В его портрете Лермонтов выделяет несколько черт, существенно отличающих его от Аджи, несмотря на то что оба они являются представителями одного и того же религиозного учения» [21; 127– 128]: лицемерному религиозному пафосу его речей, когда он «он упивается своей властью над душой Аджи» [22; 128], противостоит его истинное поведение в домашней обстановке, где он предается созерцанию среди роскоши персидских ковров и «в дыму табачных облаков» [III, 95]. Они, будучи представителями одного горского народа, вместе с тем противопоставлены друг другу: если мулла «двуличен, лишен той высокой вдохновенности, которой должен отличаться носитель веры» [21; 128], то Аджи открыт и прямолинеен в своих душевных порывах, хотя за жестокость и получает прозвище «Каллы» (убийца). Категория память — забвение по-разному преломляется в образах героев: мулла — подстрекатель, проживший мелкую и ничтожную жизнь, забыт всеми, и за смерть некому мстить, а Аджи, терзаемый памятью о совершенном преступлении, не может забыть красоту убитой им девушки и полюбить вновь: автор неслучайно подчеркивает, что «женщин он ласкать не мог» [III; 96]. «Знание Л. обычаев горцев сказалось и в описании места погребения муллы («Какой-то столбик округленный! / Чалмы подобие на нем»); такие памятники ставились над могилами убитых, к-рые не были отомщены. Чалма обозначала, что погребенный — хаджи, мусульманин, совершивший паломничество в Мекку» [19; 216].

В поэме «выражен протест против жестоких обычаев старины и «бунт романтич. героя в защиту личной свободы, разума, молодости и красоты против деспотизма, фанатизма» [20; 216], однако это упрощенный взгляд на произведения Л. в поэме «впервые развил мотив кровной мести, позднее повторенный в «Хаджи Абреке» », кот. стал сюжетообразующим элементом, подчиняющим себе все повествование [19; 216]. В произведениях актуализируется также и мотив противостояния романтич. героя роковой судьбе, кот. раскрывает психологию поведения героя — мстителя: он начинает задумываться о мотивах своих поступков и, подчиняясь родовому обычаю кровной мести, обращает гнев не только на отвлеченных «обидчиков», но и против «муллы жестокого» — подстрекателя к убийству, что, несомненно, является новым витком в разрешении драматич. конфликта в поэтике Л. романтизма. Несмотря на то, что «Аджи-убийца осужден автором — обречен на мучительное одиночество» за свой жестокий поступок [19; 216], поэт не снимает с него вины и нисколько его не оправдывает: гибель любого человека — это всегда трагедия, а убийцу рано или поздно настигнет возмездие, ведь только единому Создателю принадлежит право судить, миловать или карать (эта мысль будет развита в позднем творчестве — «Смерть поэта», «Песня про…купца Калашникова» и др.). Поэт «был далек от идеализации жизненного уклада «невинных детей природы» и поражался жестокостью их нравов» [21; 126]. Их мир полон внутренних противоречий: за видимой красотой их безрассудной храбрости и истинного патриотизма, восточного гостеприимства и уважения «обычаев дедов и отцов» скрывается их не всегда оправданная жестокость, их мир, порождающий безжалостных убийц («Каллы», «Хаджи Абрек»), преступников, кот. не могут отказаться от бесчеловечных деяний («Преступник»), трусов, не способных на героический поступок («Беглец»). Основная идея произведения выражена уже в названии: Каллы. (от тюркского «канлы» — кровавый) — убийца, кровомститель. Эпиграф взят из поэмы Байрона «Абидосская невеста» (1 песня, I, стихи 16–19) [1], [16], из кот. поэт заимствует восточный мотив мести и любовную коллизию, хотя у Л., в отличие от Байрона, она внешне почти не выражена. Героиня поэмы как единственная отрада отца гибнет из-за мести ее отцу (мотив невинно погубленной жизни девушки). Картины мирной жизни в поэме связана с женщиной — дочерью Акбулата: ее образ, хотя и пунктирно очерчен, вместе с тем не лишен изящества, нарисован с любовью и восхищением, с ангельским миром, к кот. близка в своей телесной красоте и невинности: в «мусульманской» поэме возникает абсолютно христианское сравнение спящей женщины с херувимом, характерное для ран. творч. Л.: «Мила, как сонный херувим, /Перед убийцею своим» [III; 94]. Но Аджи губит эту красоту, и за это ему нет прощения. Л. герой «опытным путем постигает бесчеловечную и даже богоборческую сущность обычая мести»: став «орудием мщенья» [III; 92], герой поздно осознает глубину своего духовно-нравственного падения. Показательно, что в финале герой сравнивается именно с диким зверем, человеком, утратившим дар слова («хранил он вечное молчанье» — [III; 96], в молчании и горестном одиночестве, как изгой: «Безвестный странник показался,/Опасный в мире и боях;/Как дикий зверь, людей чуждался;/И женщин он ласкать не мог!» [III; 96].

В поэме Л. ставит глубоко волновавшую его «проблему личности, оказывающейся перед лицом существующего зла» [21; 128], личности, кот. оказалась в роковой предопределенности и не способна изменить ход жизненных событий. Несмотря на романтическую поэтику, Л. в своей ранней поэме пытается разрешить конфликт человека перед лицом судьбы с некой существующей помимо его воли злой силой, кот. персонифицирована в образе муллы: в его лицемерии просматриваются черты «приличьем стянутой маски» («Как часто пестрою толпою окружен..» ) — Аджи убивает его именно за иудин грех предательства, за фарисейство. Т.о., романтический сюжет на ориентальную тему получает религиозно-этическую проблематику, кот. в контексте теистического мировоззрения автора и его духовного максимализма в раннем творчестве с наибольшей полнотой и конкретностью будет выражено не только на уровне поэтической образности, но в христиански мотивированных образах позднего периода, трагически переживаемых автором антиномиях добра и зла, смерти и бессмертия, земной одухотворенной любви и маскарадной чувственности светских увлечений.

Лит..: 1) Воробьёв. В.П. Лермонтов и Байрон: монография. – Смоленск: Маджента, 2009. – 160 с.; 2) Вацуро В. Э. Пушкинские «литературные жесты» у М. Ю. Лермонтова // Рус. Речь, 1985. – № 5. – С.17–21. [Реминисценции в поэме «Каллы»]; 3) Вацуро В.Э. О тексте поэмы М.Ю. Лермонтова “Каллы” // Сборник статей к 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. – Тарту: Тартурский ниверситет, 1992. – С. 232–248; 4) Вырыпаев П.А. Лермонтов. Новые материалы к биографии. – Саратов: Приволжское книжное изд-во, 1972 (2 изд., 1976). – С. 191; 194–196, – С. 200–201; 5) Гаджиев А.Д. Восток в русской литературе первой половины XIX в. (Проблемы русско-кавказских литературных взаимоотношений). Автореф. дис… д-ра филол. наук. Тбилиси, 1981 – 47 с.; 6) Гаджиев А. Д. Кавказ в русской литературе первой половины XIX века. – Баку: Язычы, 1982. – 160 с. – С. 128–142; 7) Гасанова З.И. Идея судьбы в сознании горцев Кавказа в изображении русских писателей XIX века //Изв. Дагествн. гос. пед. ун-та. Серия обществ, и гуманит. науки. Махачкала, 2008. – № 1. – С.96–99; 8) Гасанова З.И. Кавказский горский менталитет в изображении русской литературы XIX века. Дисс… канд. филол. наук. – Махачкала, 2009. – 177 с.; 9) Глухов А. И. Эпическая поэзия М. Ю. Лермонтова. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1982. – 209с.; 10) Джаубаева Ф.И. Лингвоэтнографический материал как диалог культур (на примере текстов кавказского цикла М.Ю. Лермонтова) //Культ, жизнь Юга России. Краснодар, 2007. – № 6. – С. 66–67; 11) Кирилюк З. В. Кавказ в творческой эволюции М. Лермонтова // Кавказ и Россия в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова. Грозный, 1987. – С. 33–40; 12) Кавказ и Россия в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова: Материалы Всесоюзн. Лермонтов. конф., 27–29 сент. 1984 г., Грозный / Чеч.-Инг. гос. пед. ин-т. – Грозный: Чеч.-Инг. кн. изд-во, 1987. – 136 с.; 13) Капиева Н. Кавказ в русской поэзии первой половины XIX в. //Литературный Дагестан. – Махачкала, 1947. – С. 194–242; 14) Каганович С. Романтизм и Восток // Вопросы литературы. 1979. – № 2. – С. 153–173.; 15) Канунникова И. К. «Душа моя мрачна»: (Дж.-Г. Байрон – М. Ю. Лермонтов) // Лирическое произведение на уроках литературы: Метод. рекомендации в помощь молодому учителю / – Вологда: Вологод. пед. ин-т., 1989. – С. 26–31; 16) Коновалова А.Е. Тема Рока в кавказ. поэмах Лерм.//Литературоведч. журн., 2006. – №20. – С. 16–25; 17) Москвин Г.В. Ранние кавказ. поэмы М.Ю. Лерм. и роман «Вадим»// Лерм. чт. – 2010. СПб.: СПбГУ, 2011. – С. 90–97; 18) Меграбен Л.Р. Художественная концепция Кавказа в русской литературе и творчестве адыгских писателей-просветителей. Автореф. дис…. канд. фил. наук. Майкоп, 1999. – 18с.; 19) Назарова Л.Н. Каллы̀ //ЛЭ – С. 216; 20) Недосекина Т. А. Трактовка демонической темы в поэмах Лермонтова 1830–1831 годов: [«Ангел смерти» и «Каллы»] // Научные доклады высшей школы// Филол. науки., 1980. – № 6. – С. 72–75; 21)Нестор (Кумыш), игумен. Тайна Лермонтова. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ, Нестор-История, 2011. –С. 126–131; 22) Остахов А.А.Кровная месть у черкесов в творчестве М.Ю. Лермонтова// М.Ю. Лермонтов в русской и зарубежной науке и культуре. Материалы Всероссийской научной конференции – 2010. – Пятигорск, 2011. – С. 52–56.; 23) Султанов К.К. Преодолевать отчуждение (Кавказский дискурс русской литературы)// Литературоведческий журнал. 2007. – №21. – С. 21–35; 24) Филатова Г.В. Ранние кавказ. поэмы М. Ю. Лермонтова //«Уч. зап. Моск. обл. пед. ин-та», 1964, – т.152. – вып. 9–10. – C. 147–197.

О.В. Сахарова