«ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ» (1837–1840)

Рукописные источники текста: 1) Автограф (черновой) предисл. в альбоме Л. 1840–41 (л. 5–7 карандашом) — РНБ, Собр. рукоп. Л., № 11. 2). Авториз. копия предисловия (рукой А. П. Шан-Гирея, с поправками Л.) хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 16 (тетр. XV); воспроизводит текст предыдущего автографа с вариантами. 3) Тетрадь с рукописными текстами «Максима Максимыча» (л. 2–8), «Фаталиста» (л. 9–15) и «Княжны Мери» (л. 16–58) — рукой Л. и (часть текста «Княжны Мери») рукой А.П. Шан-Гирея с поправками Л. Рукопись, очевидно, перебеленная; на обложке — рукой Л.: «Один из героев начала века» (РНБ, Собр. рукоп. Л., № 2). 4) Автограф предисл. к «Журналу Печорина» — лист, приклеенный к л. 2 предыдущей рукописи. 5) Авториз. копия «Тамани» (рукой А. П. Шан-Гирея, с поправками Л.) — РНБ, Собр. рукоп. Л., № 3). На л. 1 пометка П.А. Висковатого: «Писано рукою двоюродного брата Лермонтова Ак. Павл. Шан-Гирея, коему Лерм. порою диктовал свои произв.». Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1839, т. 2, № 3, отд. III, с. 167–212 («Бела»); «Отеч. зап.», 1839, т. 6, № 11, отд. III, с. 146–58 («Фаталист»); «Отеч. зап.», 1840, т. 8, № 2, отд. III, с. 144–54 («Тамань»). Первое отд. изд. (без предисл.): «Герой нашего времени. Соч. М. Лермонтова, ч. I и II, СПб, 1840. Второе изд. (с предисл. перед ч. II): Герой нашего времени. Соч. М. Лермонтова, части I и II, изд. 2-е СПб, 1841.

«Герой нашего времени» — первый оригинальный, неподражательный русский роман в прозе, является вершиной творчества Л., входит в число лучших произведений русской и мировой литературы. Роман обобщает исторический и экзистенциальный тип героя времени 1800–1840-х гг. XIX в. (от творчества Шатобриана до первой публикации романа Л. в 1840 г.), чем объясняется тематическая насыщенность и сложная жанровая структура произведения.

«Герой нашего времени» — социально-психологический и нравственно-философский роман, содержит признаки исторического, философского, нравоописательного, аналитического (личного), авантюрного типов романов времени. Основу идеи и смысла романа составляет духовная проблематика. В романе отразился опыт не только русской литературы времени, но и европейской, преимущественно французской, английской и немецкой. Среди произведений европейской литературы, повлиявших на создание «Героя нашего времени», выделяются «Исповедь» Ж.Ж. Руссо, «Страдания молодого Вертера» и «Фауст» Гете, «Разбойники» Ф. Шиллера, «Атала» и «Рене» Ф.Р. Шатобриана», «Оберманн» Э. Сенанкура, «Адольф» Б. Констана, «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго, «Красное и черное» Стендаля, «Неволя и величие солдата» А. де Виньи, «Исповедь сына века» А. де Мюссе, «Шотландские пуритане» Вальтера Скотта.

В русской литературе наибольшее влияние на роман оказали произведения «Рыцарь нашего времени» Н.М. Карамзина, «Горе от ума» А.С. Грибоедова, «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. На проблематику и жанровую структуру «Героя нашего времени». В основу повестей «Героя нашего времени» легла социальная и философская проблематика русской повести 1820–1830-х гг. в ее широком жанровом спектре (А.А. Бестужев-Марлинский, В.Ф. Одоевский и другие). В центре этой проблематики оказывался вопрос острого конфликта личности с окружающим миром, в сфере любви, дружбы, жизни общества. По мысли Б.М. Эйхенбаума, в «Герое нашего времени» отразились основные «стихии» русской жизни [11; 242].

Роман «Герой нашего времени» вытекает из всего предшествующего творчества Л., из наиболее существенных в этом отношении произведений следует отметить драму «Странный человек», поэму «Демон», незавершенные романы «Вадим» и «Княгиня Лиговская», драмы «Маскарад» и «Два брата», начало прозаического произведения «Я хочу рассказать вам», сказку «Ашик-Кериб». Художественную основу личности главного героя составил лирический герой ранней лирики Л. и сформировавшийся позднее тип героя Л. — лермонтовский человек (определение Д.Е. Максимова).

Развивая традиции русской литературы начала XIX в., «Герой нашего времени» явился новаторским произведением в представлении эпоса русской жизни 1830-х гг. В предисловии к роману Л. пишет о цели изобразить «современного человека, каким он его понимает», что свидетельствует о преображении грибоедовской парадигмы «век нынешний — век минувший» в соотношение «герой нашего времени» — «наше поколение». Тезис о «всем нашем поколении» не означает узкий во временном плане круг сверстников Л. и относится ко всем живущим людям, т.е. актуальному русскому миру. Провозглашалась в предисловии также необходимость проекции национально-исторического (поколение и время) и духовного («болезнь указана, а как ее лечить — это уж Бог знает!») [8], [9], [10].

История создания романа. «Герой нашего времени» состоит из пяти глав-повестей («Бела», «Максим Максимыч», «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист», три последние составили «Журнал Печорина») и двух предисловий (одно вошло в первое прижизненное издание (1840) и открывает «Журнал Печорина», второе предпослано второму прижизненному изданию романа (1841).

Повесть «Бела» открывает роман, она же является и первой опубликованной частью произведения («Отеч. зап.», 1839 т. 2, N 3). Определить точно время ее написания не представляется возможным, поскольку рукопись повести не обнаружена. Следовательно, нет и уверенности, что «Бела» написана раньше других частей будущего романа (есть основания предполагать, что отдельные фрагменты книги могли быть созданы и ранее).

Последовательность опубликования повестей в «Отечественных записках» позволяет сделать определенные замечания относительно формирования замысла «Героя нашего времени»: после «Бэлы» был опубликован «Фаталист» («Отеч. зап., 1839, т., N 11), т.е. первая и пятая повести — первая и последняя повести романа. Так был намечен объем текста, очерчено смысловое поле произведения, обозначилась идея композиционного решения (в финале «Фаталиста» автор возвращает Печорина в крепость, по сути, в начало романа). «Бела» и «Фаталист» — два полюса произведения, повествующие о разных событиях в одном времени. Поэтому глубинный смысл «Бэлы» не может вполне открыться в «первом» чтении, без обращения к тексту на основе полного знания о Печорине, формирующегося во всей последовательности создания этого образа. Ретроспекция, как «второе» чтение, т.о., неизбежна для понимания соотнесенности смысла «Бэлы» с общим замыслом и идеей произведения. Автор, т.о., создает эффект, что книгу можно дочитать, но нельзя прочитать.

«Тамань», третья по времени опубликования повесть («Отеч. зап.», 1840, т. 8, N 2), является третьей и в последовательности расположения частей романа. Т.о., в будущем пятичастном «строении» появилась «срединная опора», обеспечивающая устойчивость и единство целого. «Бела» и «Тамань» испытывают мощное притяжение по линии оппозиции автор — герой; «Тамань» и «Фаталист» связаны отношением герой неназванный, почти анонимный (Печорин в повести ни разу не назван по имени) — герой хорошо известный читателю. «Максим Максимыч» и «Княжна Мери» заполнили пространства между первой, третьей и пятой повестями, устранив своей связующей и мотивировочной ролью («Максим Максимыч») и содержанием, организованным через самопредставление героя («Княжна Мери»), возможные при смене повествователей противоречия, а также впечатление о неполной смысловой совместимости повестей в пределах целого.

Идея и смысл романа. Постижение смысла романа «Евгений Онегин» Пушкина открывается в тематическом пространстве «герой времени — любовь — Россия», в то время как в романе Л. — в проблемном: герой — структура произведения — идея. Наиболее емким определением отмеченной зависимости явились замечания Э.Г. Герштейн: «сейчас самым важным из спорных вопросов нам представляется вопрос о единстве идеи „Героя нашего времени“ и «находкой Л. в принципе циклизации новелл считается разностороннее освещение фигуры Печорина» [3], [4; 34].

За образом Печорина традиционно разыскивается та или иная всеобъемлющая идея, и обнаруживается она обычно в кругу социальных и философских вопросов. Е.Н. Михайлова (1950-е гг.) заостряет внимание на общественной образа героя, выделяя в качестве ведущих два аспекта: историческую судьбу поколения и конфликт личности и общества, понимаемый как «дилемма объективной детерминированности и свободной активности человека» [5; 205,207]. Тенденция к постепенному отказу от прямого социологизма и идеологических штампов, обозначившаяся в 1950–1960 гг., привела к более корректным формулировкам идеи романа, что проявилось в попытках объединения русской нравственной философии и западной философии существования. И.И. Виноградов в показательной для 60-х гг. XX в. статье «Философский роман Лермонтова» пишет о поиске «нравственной программы жизненного поведения», «истинно нового — высшего, действительного — гуманизма» [2; 218,230]. На исходе 80 х гг. XX в. утвердилась понимание общечеловеческого смысла судьбы отдельной личности, «изображенной во всей ее конкретной обусловленности и в то же время в индивидуальной неповторимости суверенного, духовно свободного, родового существа» [10; 5].

Исследования 1990-х — начала 2000-х гг. обратились к поиску духовных основ как образа героя, так и всего романа в единстве нравственной, философской и религиозной перспективы поиска его общей идеи и анализа содержания, представив этим новейший этап изучения, подытоживая более чем 150-летнюю историю критики романа.

После выхода «Героя нашего времени» из печати основным вопросом для его понимания была проблема нравственности героя и ценностной ориентации романа, рассматривавшемся в диапазоне от одиозных выступлений типа статьи С.О. Бурачка («Маяк», 1840. Ч.4. Гл.4. С.210–219) до сочувственных отзывов В.Г. Белинского (Белинский В.Г. ПСС. М.,1956. Т.4.). Первые попытки осознать образ героя романа и его связи с миром рассматривались во многом в ракурсе ангельско-демонских сущностей. В середине XIX в. наметилась тенденция к религиозно-мистической трактовке романа (Ап. Григорьев). Приближение XX в. отразилось в литературе о Л. резким взлетом интереса к вопросам религиозности поэта и духовной проблематике его творчества. В.О. Ключевский отмечает «национально-религиозное настроение» позднего творчества Л.; С.А. Андреевский пишет о запредельности, стремлении в «надзвездные миры» лермонтовской поэзии. На рубеже XIX–XX вв. работы В.С. Соловьева и Д.С. Мережковского обобщили мысли предшественников и открыли новый этап споров о Л. В литературоведении советского периода духовная сторона «Героя нашего времени» рассматривалась преимущественно в рамках тезиса о богоборчестве Л. Перелом в понимании религиозной, духовной основы романа наметился в 1970–1980-х гг. В конце XX — начале XXI вв. этот процесс углубился появлением ряда работ названной направленности (В.М. Маркович, Г.В. Москвин, И.А. Киселева, М.М. Дунаев).

Титульный лист первого прижизненного издания романа «Герой нашего времени» (СПб., 1840). РГБ.

p.Герой романа «Герой нашего времени».

Образ Григория Александровича Печорина восходит своими литературными корнями к героям литературы последней трети XVIII в., составившим историческую основу художественной характерологии XIX в. Замысел романа Л. отразился в пробном названии «Один из героев начала века», помещая Печорина в ряд героев предшествующей литературы века. Окончательное название — «Герой нашего времени» — отметило процесс собирания и обобщения художественного типа героя времени, получивший историческое литературное завершение к 1840 гг. XIX в.

Художественный тип героя времени формировался как литературная реакция на исторические процессы и события, проявившиеся резче всего в общественно-политической и культурно-философской сферах, изменениях в социально-экономической жизни, пробуждении личности и осознании ею своей ценности, суверенной роли в общей жизни в условиях новой духовной ситуации. В типе героя времени отразился эволюционный процесс перехода от выделенного, элитарного героя к демократическому типу середины XIX в., драматичность которого выразилась в литературных характерах эпохи с сопутствующими ей настроениями разочарования и протеста, скепсиса и надежды, отступничества и веры. Рефлексия Печорина являет собой этап созерцания и осмысления противоречий его времени.

Смысл роман формируется в процессе циклизации повестей через раскрытие образа Печорина. В романе применен композиционный принцип, получивший название «двойной хронологии», хронологии повествования о них. Сначала в поле внимания читателя попадают поздние события жизни Печорина, а потом ранние. В работе С.Н. Дурылина (1940) содержится объяснение этого художественного приема: автор «заменил хронологическую последовательность событий жизни героя последовательностью знакомства проезжего офицера с личностью Печорина» [4; 24]. Другими словами, расположение повестей носит естественный характер: как литератор узнавал Печорина, так он и собрал свой рассказ о нем. «Сперва узнаем о Печорине в порядке объективном (от других лиц) <…>, а потом — в порядке субъективном — от него самого. Личность Печорина объединила повести в звенья одной цепи, заглавие — “Герой нашего времени” — скрепило и замкнуло эту цепь в роман» [4; 25].

Образ главного героя складывается как последовательно проявляющийся в сферах нашего знания о человеке: человек как представление о нем («Бела»), реальный человек («Максим Максимыч»), «внутренний человек» («Журнал Печорина»). Такая последовательность представления героя отражает и стилевые тенденции в романе в их развитии от романтизма к реализму на принципах психологической интроспекции и философского обобщения. Последовательное внимание исследователей уделяется «композиции образа Печорина» [10; 69] и способам его раскрытия: «…постепенно раскрывая во всей противоречивости и сложности его характер» [6; 41], углубление его образа по «концентрическому» признаку [10; 151].

Стремление установить зависимость композиции романа от сути образа Печорина явилось в литературоведении важным шагом в изучении романа. Е.Н. Михайлова связывает композиционные особенности изображения жизни Печорина с бесцельностью его существования: «Подобный характер композиции как бы предназначен для воплощения такой “истории” жизни, где, собственно, нет никакой истории, т.е. развития, движения к какой-нибудь цели…»; «Печоринская “биография” не имеет развязки, потому что она не проникнута внутренне найденной целью» [5; 210,211]. Жизни Печорина также отказывается во «внутреннем смысле»: «“случайно” выхваченная полоса жизни может дать представление о всей жизни <…> она везде одинакова, т.е. монотонна», хотя и отмечает в построении романа «свою логику, стройность и систему» [5; 211–212]. Б.Т. Удодов, с одной стороны, разделяет мысль Е.Н. Михайловой, развивая тезис о том, что «роман в целом представляет собой систему разрозненных между собой эпизодов из жизни главного героя», и это «по-своему отражает “разорванность” жизни героя, отсутствие в ней объединяющего начала, большой цели, в движении к которой выстраивался бы тот или иной его “путь жизни”». С другой стороны, Б.Т. Удодов находит иную, плодотворную перспективу развития смысла произведения: «Благодаря такой композиции трагическая в целом судьба героя в соединении с мажорным звучанием второй части и “открытым”» финалом романа обретает своего рода просветленный характер»; перенос сообщения о смерти Печорина в середину романа «способствует утверждению своего рода неподвластности духовного мира героя смерти, его включению в духовную эстафету поколений, человечества в целом» [10; 149].

Основной проблемой в объяснении устройства «Героя нашего времени» стала необходимость примирить разорванность и фрагментарность представления жизни героя с общей идеей произведения, которая должна носить целостный характер. Плодотворной для поиска связи композиционного устройства романа и общей идеи оказалась следующая догадка: «Разве “ступенчатая” последовательность раскрытия психологии Печорина, составляя внутреннюю “интригу” композиции романа, и сама не содержит в себе в свою очередь некую новую “интригу” — настойчиво не ведет читателя к вопросу, который встает перед ним тем неотвязнее и острее, чем лучше узнает он Печорина?» [2; 214]. Логичным продолжением сказанного явилось замечание о превращении «житейских событий в определенные вехи “истории души”» [7; 296]. Итак, до объединения в целое повести о Печорине представляли эпизоды из его жизни, а в романе преобразились в этапы его жизненного и душевного пути.

Осознание значения этапов жизни Печорина как потребность определения идеи произведения активизировало поиск смысла каждой его повести: каково назначение «Бэлы», дорожного приключения героя в «Тамани», что стоит за интригами Печорина в «Княжне Мери», что читатель может извлечь из «Фаталиста», помимо сентенции о полезности активного отношения к жизни. Подход к установлению смысловых связей между повестями должен быть адекватен масштабу, глубине и структуре идеи произведения, ядро которой составляет мысль о нерасторжимости индивидуального и общего в человеческом бытии. Вытекающая из заявления Л. ко второму изданию романа: «Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков нашего поколения, в полном их развитии» [V; 186]. Суть приведенного заявления не только в том, что автор предлагает читателю увидеть в себе пороки главного героя; здесь постулируется идея, что в Печорине объединяется частное и общее.

Сюжет повестей романа формируется из двух источников: основу каждой из них составляет глубинная ситуация, которая в сути своей повторяется в жизни каждого человека; другой источник — деятельность героя в этой ситуации. Т.о., общее воплощается через частную жизнь и получает конкретный, личностный и исторический характер. Поведение индивидуального человека (Печорина) в каждой повести выходит за пределы частного и «архетипизируется». Так, в «Бэле» путешествующий литератор и Максим Максимыч сквозь «мертвый сон природы» поднимаются в гору, где в отрыве от повседневности, в особых временных и пространственных условиях будет рассказана история любви (в самой глубине этой истории запечатлен дух повествования об Адаме и Еве) — смысл истории о созданной и утраченной любви придаст движение глубинному сюжету романа. В «Максиме Максимыче» происходит встреча всех повествователей, утверждается повествовательный принцип романа и звучит утверждение единства частной и общей жизни в изображении «истории души человеческой». В тексте «Тамани» наблюдается множество акцентированных приемов «архетипизации», в нем впервые появляется ссылка на Библию: «в тот день немые возопиют и слепые прозрят», которая придает духовное измерение содержанию повести. «Княжна Мери», традиционно рассматриваемая как светская повесть, содержит, тем не менее, и прямую цитату (Ин. 5:3), и евангельские аллюзии, позволяющие говорить и о духовной основе смысла повести. За философской концепцией «Фаталиста» обнаруживается связывающая весь роман жизнеутверждающая идея, имеющая духовный источник.

Художественный принцип взаимопроникновения частного и общего состоит в том, что в основе каждой повести лежит общая глубинная ситуация, а поведение героя в ней придает ей конкретный и индивидуальный характер. Последовательный анализ содержания, в основу которого положен отмеченный принцип, позволит установить смысловые связи между частями произведения и наметить контуры общей идеи. Эта цель достигается при нахождении глубинного критерия, который позволил бы объяснить объединения повестей в их окончательной последовательности. Рассмотрение любого частного критерия, вне зависимости от его глубины и масштаба (будь то образ главного героя, общие темы и мотивы, логика сменяемости социальной, культурной, цивилизационной среды в повестях и т.п.) не приводит относительно связи общего и частного в романе.

Искомый критерий обнаруживается в конструктивном решении автора — композиционном принципе «двойной хронологии», благодаря которому стало возможным представить путь индивидуального человека (жизнь Печорина) и родового человека (общие ситуации, в которых действует герой). Последовательность событий в жизни Печорина («Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист», «Бела», «Максим Максимыч», «Предисловие к «Журналу Печорина») представляет собой «объективную», дороманную последовательность; порядок организации событий в окончательной редакции произведения иной («Бела», «Максим Максимыч», «Предисловие к «Журналу Печорина», «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист»). Последняя организация явилась основным и последовательным принципом выражения «романной» идеи. В.Г. Белинский писал, что произведение «нельзя не читать в том порядке, в каком расположил его сам автор: иначе вы прочтете две превосходные повести и несколько превосходных рассказов, но романа не будете знать» [1; 146].

Для того чтобы общее и частное в романе можно было воспринимать непосредственно и одновременно, эти два ракурса формально выделены, «разведены» в наблюдении, не утратив при этом своего единства. Поэтому в романе должны быть две линии: одна представит путь конкретного, индивидуального человека, другая — путь всех, т.е. родового человека). Путь индивидуальный показан в произведении как накладывающийся на основную линию — это путь героя, (от «Тамани» до «Тамани», проходящий сквозь финал книги до сообщения о смерти героя). Путь же родового человека показан в основной, «законной» последовательности — от «Бэлы» до «Фаталиста». Единство этим двум линиям обеспечивает то, что они вытекают из одного художественного «материала» — событий жизни Печорина. Автор исходит из понимания, что представление индивидуальной и общей жизни как совпадающих в единых границах привело бы к их неразличению и, более того, к «прочтению» лишь индивидуальной жизни, поскольку читателем психологический выбор будет сделан в пользу внешнего сюжета. К тому же в романе будет потеряна возможность к распространению глубинного смысла и идеи о бесконечном пути «души человеческой» — ведь физическая жизнь одного человека всегда ощущается только в ее линейном воплощении: от рождения до смерти. «Привязывание» хронологии повествования к изображению пути родового человека указывает на идею, что роман «Герой нашего времени» является книгой, возникающей из духовного источника.

Единая идея «Героя нашего времени» имеет восходящий характер; она выражена в построении книги: к концу первой части романа герой умирает, чтобы возродиться в общем бытии.

Лит.: 1) Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. — М.: Худ. лит., 1956. — Т. 4; 2) Виноградов И.И. Философский роман Лермонтова // Новый мир. 1964. — № 10. — С.217–218; 3) Герштейн Э.М. Роман «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. — М.: Худ. лит., 1976. — 128 с.; 4) Дурылин С.Н. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. М., 1940; 5) Михайлова Е.Н. Проза Лермонтова. — М.: Худ. лит., 1957. — 384 с.; 6) Мануйлов В.А. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Комментарий. — Л.: Советский писатель, 1975. — 210 с.; 7) Маркович В.М. О лирико-символическом начале в романе Лермонтова «Герой нашего времени»/ Известия Академии наук. Серия литература и язык. — Т. 40. № 4. 1981; 8) Москвин Г.В. Смысл романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». — М.: МАКС Пресс, 2007. — 204 с.; 9) Сацюк И.Г. О некоторых сюжетно-композиционных особенностях романа Лермонтова «Герой нашего времени» // Вестник Ленинградского университета. № 2. История. Язык. Литература» — Вып. 1. 1980; 10) Удодов Б.Т. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», — М.: Просвещение, 1989. — 188с.; 11) Удодов Б.Т. «Герой нашего времени» // ЛЭ. — С. 101–111; 12)Эйхенбаум Б.М. «Герой нашего времени» // Эйхенбаум Б.М. Статьи о Лермонтове. — М.–Л.: АН СССР, 1961. — 215 с.

p.> Г.В. Москвин