«Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ ВАМ...» (дата написания неизвестна).

Автограф неизв. Впервые опубликовано: сб. «Вчера и сегодня», кн. 1, 1845, с. 87–91, вместе с отрывком «У графа В… был музыкальный вечер», под общим заглавием: «Из бумаг покойника. Два отрывка из начатых повестей».

Фрагмент неоконченной повести Л., в жанровом отношении представлявшей собой т.н. «светскую повесть», популярную в русской прозе 1830-х — начала 1840-х гг. Сохранившийся текст ярко демонстрирует наиболее характерные жанровые черты: Л. намечает основания для конфликта яркой, сильной личности и холодного, жестокого ко всему оригинальному «света» (герои его повести — «непонятная женщина» и «любопытный», «страстный» «чудак» Александр Сергеевич Арбенин); параллельно развитию основного действия намечается особая линия живого «диалога» повествователя со своими читателями — и в этом диалоге, избегая дидактизма, он предстает человеком умным, ироничным, знающим свет и способным трезво оценить его главную особенность — боязнь всего непонятного, отрицание любой неординарности. Живое участие повествователя в судьбах героев проявляется в прямых авторских оценках, нередко выраженных афористическими парадоксами. Интонация общения рассказчика со своими читателями напоминает карамзинскую (см. «Юлия», «Рыцарь нашего времени»), — в ней ощутимо не столько прямое морализаторство и осуждение, сколько ирония (причем иронизирует рассказчик, скорее, над самой идеей морального «урока», который будто бы может преподать повесть — см. несколько двусмысленное «самооправдание» в начале тексте: «Подробности моего рассказа покажутся не очень нравственными, но ручаюсь вам, что в нем будет заключаться глубокий нравственный смысл, который не ускользнет ни от кого…»; [VI; 190]). Иронически обрисованы и его «возможные читатели» — «18-летние барышни» (которых рассказчик призывает «закрыть свой рассказ» и «не класть на ночь под подушку, потому что от этого находят дурные сны»; [VI; 190–191]); «молодые дамы», которые «верно, отдадут справедливость моим описаниям и замечаниям, вспомнив нечто подобное в своей жизни; но они, конечно, этого никому не скажут» [VI; 191]; «молодые франты», что «станут уверять, что такие приключения были с ними на днях, тогда как с большею частию из них ничего такого случиться даже не может» [VI; 191]. Т.о., в описании «возможной аудитории» для своей истории лермонтовский рассказчик создает ощущение все более расширяющегося круга людей, каких много («барышни», «дамы», «франты», — наконец, «все» («все почти жалуются у нас на однообразие светской жизни…»; [VI; 191]), для того, чтобы на этом фоне, в неизбежном конфликте с ним показать истинных героев своего повествования.

Сохранившийся фрагмент представляет собой экспозицию задуманной повести; центральное место в нем занимает предыстория и общая характеристика героев, — людей, наделенных живыми чувствами, внутренний мир которых, по мысли рассказчика, труднопостижим: «потому что все для нас в мире тайна, и тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности жизни своего лучшего друга, горько ошибается. Во всяком сердце, во всякой жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто никому не откроет, а они-то самые важные и есть, они-то обыкновенно дают тайное направление чувствам и поступкам» [VI; 191]). При этом характеристика героини во многом напоминает оригинальную натуру Зинаиды Вольской из неоконченной повести А.С. Пушкина «<Гости съезжались на дачу>» (начало которой, посвященное характеристике героини, было впервые опубликовано в сборнике «Сто русских литераторов»,1839); это типологическое сходство свидетельствует об общем интересе «светской повести» как жанра к подобным романтическим характерам. Безусловное влияние на образ оказала поэтическая разработка подобного характера в ст. А.С. Пушкина («Портрет» («С своей пылающей душой…»), «Наперсник» («Счастлив, кто избран своенравно…»); также интересовал подобный характер и Л.-поэта (см. «К***» («Дай руку мне, склонись к груди поэта…»).

Образ главного героя — Александра Сергеевича Арбенина — несет в себе значительный автобиографический элемент. В сохранившемся фрагменте предстает, в первую очередь, история раннего духовного развития личности: лермонтовский Саша — не просто «преизбалованный, пресвоевольный ребенок». За видимостью поступков («умел прикрикнуть…», «гордый вид…», «умел с презреньем улыбнуться…», «ломал кусты», «срывал <цветы>», «давил муху…» и т.п.) скрывается совершенно иная, никому не ведомая внутренняя жизнь: он «разлюбил игрушки и начал мечтать» [VI; 193]; «заглядывался на закат, усеянный румяными облаками, и непонятно-сладостное чувство … волновало его душу» [VI; 193], он «выучился думать» — и в конце концов, вследствие тяжелой болезни, нашел в самом себе целый мир, куда и направились основные его душевные силы: «Воображение стало для него новой игрушкой…». Так, погрузившись в себя, герой отгородился от всего остального, его существование на границе двух миров — реальности и мечты, внутреннего и внешнего, в соединении с предельным одиночеством и жаждой любви («ему хотелось, чтоб кто-нибудь его приласкал, поцеловал, приголубил»; [VI; 193]) сформировали яркий и необычный характер, столкновение которого с окружающим миром и глубокая душевная драма стали неизбежны.

Б.В. Томашевский считал, что по стилевой манере отрывок занимает промежуточное положение между также незавершенными замыслами Л. — романом «Вадим» и повестью «Княгиня Лиговская», и т.о. датируется 1835–1836 гг.; по предположению И.Л. Андроникова, отрывок написан не ранее 1837 г.

Лит.: 1)Андроников И.Л. Комментарии // Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4-х т. — М.: Худ. лит., 1964. — Т. 4. — С. 466; 2) Аринштейн Л.М. Я хочу рассказать вам // ЛЭ. — С. 641; 3)Томашевский Б.В. Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция // ЛН. Т. 43–44. — С. 493–495.

Т.А. Алпатова