«КНЯГИНЯ ЛИГОВСКАЯ» (1837).

Автограф хранится в РНБ, Собр. рукописей Л., № 5, лл. 1–57. Впервые опубликовано: «Русский вестник», 1882, т. 157, янв., с искажениями.

Незавершенный роман «Княгиня Лиговская» начат Л. в 1836 г. непосредственно после написания драмы «Два брата» – биографический и творческий факт, подтверждающий преемственность основного конфликта двух произведений. Центральная сюжетная интрига романа строится на ситуации замужества возлюбленной главного героя Жоржа Печорина – Веры, впоследствии кн. Лиговской за нелюбимым кн. Лиговским. Любовный конфликт романа вырастает из ведущего мотива темы любви раннего и среднего периодов творчества Л. (1828 – 1837 гг.) – мотива измены. Работа над романом продолжалась весь 1836 г, была прервана в начале 1837 г., в связи с гибелью Пушкина, стихами Л. «На смерть поэта», делом о «непозволительных стихах» и арестом Л. Мысль о развитии сюжетной линии Печорин – Кн. Лиговская была оставлена предположительно в мае 1837 г. В письме к М.А.Лопухиной имеются сближающиеся с началом повести «Княжна Мери» описания: «У меня здесь очень славная квартира; из моего окна я вижу каждое утро всю цепь снеговых гор и Эльбрус», свидетельствующие о переносе творческого интереса Л. на кавказский сюжет. Полная остановка работы над романом признана в письме к С.А.Раевскому от 8 июня 1838 г.: «Роман, который мы с тобою начали, затянулся и вряд ли кончится, ибо обстоятельства, которые составляли его основу, переменились, а я, знаешь, не могу в этом случае отступить от истины».

Автограф романа написан тремя почерками: треть текста выполнена рукой Л., остальной текст написан С.А.Раевским, за исключением 2 отрывков – А.П.Шан-Гиреем. Заглавие «Княгиня Лиговская» считается поздней припиской, первоначально значилась надпись: «Роман». Впервые роман «Княгиня Лиговская» опубликован в «Русск. Вестнике» (1882, т. 157, январь, стр. 120-181) с искажениями.

Роман «Княгиня Лиговская» имеет автобиографическую основу: в нем отразился жизненный опыт автора (детство, переход из университета к военной службе, петербургская жизнь, молодые впечатления светской жизни, сердечные увлечения и переживания) и чувство к В.А.Лопухиной. Основные герои романа имеют прототипов в реальности или коррелирующие со знакомыми из окружения Л. черты. Чета Лиговских имеет прототипами В.А.Лопухину и Н.Ф.Бахметева, за образами Жоржа Печорина и чиновника Красинского угадываются сам автор и С.А.Раевский, в сюжетной линии Жорж Печорин – Лиза Негурова находит художественное отражение история личных отношений Л. и Е.А.Сушковой. Остальные герои представляют собой галерею нравов и характеров Петербурга, в чем продолжаются традиции Грибоедова в «Горе от ума» и Л. в драме «Странный человек». В романе развивается наиболее существенный принцип творчества Л. до 1837 г.: художественно освоить действительность и наметить перспективу преодоления жизненного противоречия. Образ сестры Печорина – Вареньки, объединяет характерные черты утраченной Варвары Лопухиной и будущей, не обретенной княжны Мери, в ауре игры, света и радости, – являя собой пример воплощения отмеченного принципа.

В соответствии с логикой и историей развития русской прозы 1830-х гг. и ее жанрово-стилевых тенденций Л. оставляет романтический стилевой дискурс к 1834 г. (показательными в этом отношении оказываются сцены зверского убийства старика и дочери в финале «Вадима» и Лейлы из поэмы «Хаджи Абрек» (1834). Роман «Княгиня Лиговская» содержит натуралистические и социальные черты как следствие скорой художественной адаптации гоголевской повести, а также признаки социального, исторического, персонажного, изобразительного фона светской повести времени. Непосредственным литературным источником «Княгини Лиговской» считается роман Пушкина «Евгений Онегин». Произведение Л. играет в русской литературе новаторскую роль в развитии повествовательной техники в русской прозе (изображение внутренней жизни Печорина, сцены с изменением художественных кругозоров героев, применение различных стилистических регистров языка, лексического диапазона). Установка на фактическую точность в описании времени и места событий имеет многофункциональна: создание впечатления реальности происходящего, создание повествовательных основ для романа действительности, выделение знаковых для субъекта повествования эпизодов личной жизни. Жанр «Княгини Лиговской» определяется как первый социально-психологический реалистический роман в русской литературе.

Образ главного героя романа Жоржа Печорина является второй по счету, после оборванного романа «Вадим» (1831-1834), попыткой создания романного образа героя времени – типа лермонтовского человека. В отличие от Вадима, неистового романтического героя со вселенской претензией, образ Печорина в социально-бытовом и культурном плане охарактеризован определенно как петербуржца, гвардейского офицера, представителя светского общества. В нем заметно ослаблены признаки исключительности, свойственные Вадиму, их место занимают типизированные черты: герой охарактеризован как человек своего круга, с его нравами и социальной психологией. При этом Печорин сохраняет такие качества, как незаурядность личности, некоторый демонизм и обещание некоей будущности, однако без акцентированной метафизики и декларативности, хотя известная стилевая инерция «Вадима» подчас обнаруживается, н-р: «глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности». Для придания объективности своим замечаниям автор апеллирует к авторитету, н-р Пушкину: «жесты (…) часто выказывали лень и беззаботное равнодушие, которое теперь в моде и духе века – если это не плеоназм» или Лафатеру: «лицо его смуглое, неправильное, но полное выразительности, было бы любопытно для Лафатера и его последователей». Физическое безобразие Вадима против большой выносливости заменяется у Печорина более умеренным контрастом: «наружность – к несчастью, вовсе не привлекательную; он был небольшого роста, широк в плечах и вообще нескладен» против «казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению».

Жорж Печорин изображается как переходный тип романного героя-лермонтовского человека у Л. между Вадимом и Григорием Александровичем Печориным в его основных характеристиках. Если Вадим абсолютно превосходил свое окружение (в нем уважали «чудесного обманщика», герой «княгини Лиговской» наделен качествами, выделяющими его в свете, но остающимися в пределах реального («характер и воля», «язык его зол и опасен»). Походка Жоржа Печорина выступает как портретная деталь, выдающая необходимость адаптации героя в обществе: «походка его была несколько осторожна для кавалериста, жесты его были отрывисты, хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие. Являясь метафорой социального поведения, походка и жесты Печорина подготавливают портрет исключительной личности Григория Печорина («Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками, – верны признак некоторой скрытности характера) и углубляют тему отчуждения героя от мира и людей.

Роман «Княгиня Лиговская» задумавался как литературный опыт, призванный художественно освоить и тем самым преодолеть ситуацию поражения любви (особенно Ивановский цикл, драма «Странный человек, роман «Вадим»). Художественная стратегия достижения цели тройственная. Во-первых, герой должен избавиться от прежних неудач и предупредить их в будущем, именно этим объясняется внешне мелочное, мстительное и жестокое поведение с Лизой Негуровой. Во-вторых, Л. ищет способы разрешения актуальной ситуации в непосредственных отношениях, переживаниях и прозрениях Печорина и княгини Веры. Третья стратегия носит перспективный и позитивный характер, она связана с образами чиновника Красинского и сестры Печорина – Вареньки.

Интрига с Негуровой находилась в русле Л. тенденции создавать образ главного героя, неуязвимого для внешних воздействий, в данном случае воздействия света, женского коварства и расчетливости, однако цель не достигалась, поскольку на создание художественного текста чрезмерно оказывала влияние память обид шестилетней давности из-за насмешливого отношения Сушковой к юному Л. К тому же, действуя подобным образом, Печорин оказывался вовлеченным в мелкие нравы большого света, в то время как Л. намеревался поставить героя над его средой. Тем не менее, этот опыт стал для Л. плодотворным в плане складывания сюжета и идеи повести «Княжна Мери» по линии интрига – игра – любовь.

Глубокие и серьезные отношения Печорина с кн. Верой и переживание случившегося – расставания и замужества – были несовместимы с сюжетом интриги, поэтому Л. не находил соседство линий Печорин – Кн.Вера и Печорин – Лиза Негурова конструктивным. Возвращение героев к прежней любви потребовало бы реалистических сюжетных оснований и истинных психологических мотивировок. Какой-нибудь мало-мальски ясный план продолжения сюжета в последних 17 и 18-ой главах (разговор Печорина с Кн.Верой и начало бала у баронессы Р.) не вычитывается. Последняя фраза оборванного романа ясно демонстрирует, как задыхается сюжет без внятных событий: «Дамы <…> возобновили старое знакомство, и между ними завязался незначительный разговор».

Перспектива возможного развития сюжета с чиновником Красинским и Варенькой гадательна, хотя не безнадежна для реконструкции. Введение в круг основных героев Красинского связано с участия Раевского в создании романа: он, безусловно, является соавтором, но в специфической роли. Факт, что две трети текста написаны рукой Раевского, говорит не том, что он сочинял или творил, как художник, как и то, что он записывает под диктовку Л., свидетельствует не о желании Л. обеспечить себе определенную свободу для пауз и размышления. Раевский выступает в совместном создании текста романа в трех ролях: его реакции на художественные идеи Л. выполняют функцию своего рода камертона, благодаря которому писательнастраивает свой замысел, как музыкальный инструмент для исполнения сложной партитуры; он также является соисполнителем написания текста, благодаря чему Л. может наблюдать его (текст) отстраненно в процессе порождения; наконец, что особенно важно, участие Раевского в формировании замысла можно уподобить с назначением модели или натурщика, и Л., видимо, в полной мере пользуется возможностью углубить свой замысел в части образа чиновника Красинского.

Введение в сюжет образа бедного чиновника, который своими душевными качествами и моральными установками пусть не равен, но соперничает с главным героем, безусловно, превосходит его внешне, ростом, красотой и достойным для человека своего социального статуса поведением, обладает замечательными деловыми навыками, свидетельствует о серьезном стилевом и идейном новшестве в прозе Л. Главный герой (Жорж Печорин) предположительно должен утратить свое исключительное положение и оказаться в ситуации соперничества с другим героем (Красинским) и даже потерпеть поражение. По крайней мере, до обрыва текста романа Красинский неизменно изображался в выгодном свете: Л. т.о. оставляет инерцию изображения романтического героя отжившего типа, что коснулось, прежде всего, содержания любовного конфликта и конфликта с обществом. Возможно, Л. видел в разработке сюжетных коллизий с участием Красинского путь к преодолению закона поражения любви, но не нашел достаточных художественных оснований для его осуществления. Напротив, в «Герое нашего времени» Печорин был восстановлен в правах единственного героя, и его образ стал средоточием всех сюжетных нитей и духовных смыслов произведения. Образ Красинского утратил перспективу позитивного развития, более того, негативные флюиды, накапливавшиеся в «Княгине Лиговской», образовали литературную среду для возникновения образа Грушницкого.

С образом сестры Печорина Вареньки связано ожидание Л.-автора романа найти такую художественную ситуацию, в которой неизбежность измены и, как следствие, поражение любви была исключена. Отсюда разделение женской любви на два проявления: до измены и после, т.е. Л. вводит в роман образ сестры Варвары Александровны Печориной, генетически восходящий к своей памяти о 16-летней Варваре Александровне Лопухиной; в то время как образ замужней героини в драме «Два брата» и романе «Княгиня Лиговская» (Веры и княгини Лиговской) представляет вторую фазу – после измены. Такое разделение симметрично лирической ситуации двух встреч у Пушкина («Я помню чудное мгновенье») и ее художественным коррелятом с противоположным исходом у Л. в отмеченных произведениях. Начиная с 1837г. Л. найдена душевная перспектива разрешения трагического исхода любовного конфликта, хотя и не в формах обычной жизненной реальности. Ст. «Молитва» (1837), первоначально «Молитва странника», («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»), создававшееся в едином с романом времени, выступает ясным подтверждением высказанного тезиса: возлюбленная выходит замуж, продолжая предначертанную женщине любовь в жизни, – «невинная дева», как сама любовь, остается всегда неизменной (подобно молитвенному дискурсу у Пушкина в «Я Вас любил» (1829).

Фактическая остановка работы над романом соотносится с эпизодом, описанным Л. в письме к Раевскому от ноября-декабря 1837 г., относящимся к весне 1837 г. по приезде в Ставрополь (вторая половина апреля – начало мая) и ставшим зерном интриги и смысла повести «Княжна Мери»: «Простудившись дорогой, я приехал на воды весь в ревматизмах; меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить…». Выдержка из письма свидетельствует о переводе проблематики любви на иной – духовный – уровень (введение евангельских аллюзий на повествование об исцелении расслабленного (Иоанн 5: 1-16, Матфей (9: 2-7, Марк 2: 1-12, Лука 5: 17-26) ), повествование о Христе и Самарянке (Иоанн 4: 6-19) и сопутствующие сюжетные ситуации.

Лит.: 1) Аринштейн Л.М., Кряжимская Л.М. Княгиня Лиговская // ЛЭ. – С. 224–226; 2) Белкина М.А. «Светская повесть» 30-х годов и «Княгиня Лиговская» Лермонтова // Жизнь и творчество М.Ю.Лермонтова. Сборник 1. – М.: ОГИЗ, 1941. – С. 516–518; 3) Виноградов В.В. Стиль прозы Лермонтова. // М.Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 43/44). – М.: Изд-во АН СССР, 1941. – Кн. I. – С. 517–628; 4) Грехнев В.А. О психологических принципах «Княгини Лиговской» М.Ю.Лермонтова. // Рус. лит., 1975. – Т. 1. – С. 36–46; 5) Мануйлов В.А. Лермонтов // История русской литературы. Т. 7. – М. – Л.: АН СССР, 1955. – С. 263–378; 6) Мануйлов В.А. Лермонтов в Петербурге. – Л.: Наука, 1964. – 176с.; 7) Михайлова Е.Н. Роман Лермонтова «Княгиня Лиговская» // Ученые записки Института мировой литературы им. М. А. Горького. Т. 1. – М.: Изд. АН СССР. 1952; 8) Михайлова Е.Н. Проза Лермонтова. – М.: Художественная литература, 1957. – 384с; 9) Маркович В.М. О значении незавершенности в прозе Лермонтова // Пушкин и Лермонтов в истории русской литературы. – СПб.:: СПбГУ, 1997. – С. 138–139; 10) Москвин Г.В. Ранняя проза Лермонтова и европейская традиция // Вестн. Моск. Ун-та. Серия 9, Филология. 2003. – № 1. – С. 74–85; 11) Москвин Г.В. Запрос любви // Вестн. Моск. Ун-та. Серия 9. Филология. 2011. – №2. – С. 57–69; 12) Сацюк И.Г. Система мотивировок в прозе М.Ю. Лермонтова («Вадим», «Княгиня Лиговская», «Герой нашего времени») // Филологические науки. 1987. – № 3. – С. 13–19; 13) Томашевский Б.В. Проза Лермонтова и западно-европейская литературная традиция. // М.Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 43/44). – М.: Изд-во АН СССР, 1941. – С. 469–516; 14) Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. Воронеж: Воронежский государственный университет, 1973. – С. 110 – 111; 15) Федоров А.В. Лермонтов и литература его времени. – Л.: Худож. лит. Ленингр. Отд-ние, 1967. – С. 200–207; 16) Фридлендер Г.М. Лермонтов и русская повествовательная проза. – Рус. лит., 1965. – №1. – С. 33–49; 17) Эйхенбаум Б.М. Статьи о Лермонтове. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1961. – 372 с.

Г.В. Москвин