ЛЕРМОНТОВСКИЙ ЧЕЛОВЕК
— образ лермонтовского героя, близкий самому автору и всё же не являющийся его точной копией, объединяющий в себе черты как лирического «я» поэта, так и действующих лиц его эпических и драматических произведений. Термин «л. ч.» вошел в научный обиход после выхода в свет исследования Д.Е. Максимова «Поэзия Л.» (1959), однако употреблялся и раньше, например, в работе Е.И. Михайловой «Идея личности у Л. и особенности её художественного воплощения» (1941).
По мнению Д.Е. Максимова, лермонтовские герои выступают в первую очередь как средство самовыражения автора. Наиболее полно образ «л. ч.» воплощён в лирике, однако ею не исчерпывается его содержание. В зависимости от рода литературы «лермонтовские люди» изображены по-разному, демонстрируют разные грани своей личности. В лирике «л. ч.» — беспокойный и мятежный романтик, интеллектуал, отделенный от враждебной ему окружающей среды. В поэмах образ «л. ч.» сложнее, он более отделён от автора, и здесь Д.Е. Максимов находит несколько типов героя. Он выделяет героев-мстителей, мстящих отдельным людям за личную обиду или по обычаю кровной мести, и подчёркивает, что такие герои осуждаются поэтом. Другой тип героя — «падший ангел», демоническая личность, обиженная на всё мироздание в целом и мстящая не отдельным частным лицам, а Богу и миру. Демонических героев Д.Е. Максимов в соответствии с требованиями своего времени несколько идеализирует и сближает их с Л., хотя в действительности отношение поэта к подобным героям было сложнее. Демон и подобные ему демонические герои интересовали Л. как личности сильные, страстные, намного превосходящие по своим возможностям обычных людей, однако поэт понимал и то, что избранный ими путь слепой мести всему мирозданию приводит их в тупик. Третий вариант героя в лермонтовских поэмах — положительный герой, борющийся с поработителями своей родины.
Термин «л. ч.» может быть принят и в настоящее время, однако он требует некоторых пояснений и уточнений. Необходимо понимать разницу между Л. и «л. ч.». «Л. ч.» — это не сам Л., однако он и не чужд поэту. Это герой, чью душевную жизнь Л. интересно исследовать, к кому он испытывал «эстетическую симпатию» (Н.В. Касаткин). Наиболее ярким примером служит отношение Л. к Печорину. Герой романа в чем-то похож на Л., и автор вполне может испытывать к нему «эстетическую симпатию» и интерес («ему [автору] просто было весело рисовать современного человека» [VI; 203]), но в главном Печорин отличается от Л.. Печорин — «нравственный калека» [VI; 297]. Он сознательно обедняет себя, отвергая такие ценности, как дружба, любовь к женщине, любовь к родине, вера в Бога. Сам Л. никогда от них не отказывался. Печорин приходит к разочарованию, безверию, разладу с самим собой и, следовательно, к смерти. Л. же стремился к преодолению разлада и обретению гармонии.
Возникновение типа «лермонтовского человека» обусловлено определенными социокультурными предпосылками. 1830-е годы, характеризуются напряженными размышлениями о человеческой личности, о её правах и возможностях, о её силе и слабости, наконец, о её предназначении и месте в мире. Тип интеллектуала, подвергающего анализу как собственную душевную жизнь, так и жизнь общества, по-видимому, был ответом на вызов времени. Такие известные личности, как Чаадаев, Печерин, Бакунин, Станкевич, Белинский, были своеобразными «героями времени».
Но особенная роль в формировании представлений о человеке принадлежит художественной литературе. Господствующим направлением в то время был романтизм, а наибольший интерес у писателей-романтиков вызывала незаурядная, выдающаяся личность. Изучение литературы 1830-х гг. позволяет создать своеобразную типологию «л. ч.», существующую до Л. и одновременно с ним, типологию людей, которые были изображены в творчестве других писателей, но которые были интересны и Л. и были им более глубоко осмыслены. Одним из типов личности был гений, творец — и тогда писатель ставил вопрос, совместимы ли гений и злодейство. Одни считали, что гений непременно должен быть и нравственным идеалом для современников и потомков, другие же на первое место в творческой личности ставили ее страстность, необузданность, неподчинение любым законам, в том числе и законам нравственности. Но незаурядные личности — это не только художники, писатели или музыканты, но и выдающиеся исторические деятели (другой тип человека). Во многих произведениях на первый план выступает сильная, героическая историческая личность — Вадим Новгородский, Марфа Посадница, герои дум Рылеева и т. п. Среди исторических лиц можно особо выделить тип Наполеона.
В том обществе, в котором жили писатели-романтики, они с огорчением замечали отсутствие подобных героев и потому искали их в экзотических странах, где люди, по их мнению, были естественнее, ближе к природе и искреннее в выражении своих чувств. Это был тип «благородного дикаря» или, как назвал его Д.Е. Максимов, «естественного человека». «Дикость» выступала как синоним нравственной неиспорченности, например, в повестях А.А. Бестужева-Марлинского или в поэме А.С. Пушкина «Цыганы», где дикие цыгане «не терзают, не казнят» и оказываются нравственно выше Алеко.
В светском обществе сохранить верность подобным идеалам было невозможно, и поэтому герой литературы 1830-х гг., чтобы остаться самим собой, вынужден избегать общества. Оно не понимает его и считает «странным человеком» (это выражение, ныне считающееся специфически «лермонтовским», возникло в литературе еще до Л.), или, как впоследствии выразился В.Г. Белинский, «лишним человеком». Как правило, такой «странный» герой наделен недюжинным интеллектом, способностью к анализу и самоанализу, что и позволяет ему замечать пустоту и никчемность окружающих его светских людей и суетность их желаний и стремлений. Но этот «странный человек» не борец. Он не выступает против «света», а замыкается в себе, в своём одиночестве. Тем не менее он не любит одиночества, мечтает о дружбе и понимании и, найдя друга, с радостью открывает ему свою душу (как Антиох в повести Н.А. Полевого «Блажество безумия» был рад, неожиданно найдя верного и понимающего друга в своем сослуживце Леониде). Сходная мысль выражена и в одном из ранних ст. Л. «Элегия» (1830), где «л. ч.» ощущает себя чуждым светскому обществу, но тяготится своим одиночеством, тоскует оттого, что счастье простых рыбаков недоступно ему. В другом ст. того же года, «Н.Ф. И…вой», «л. ч.» называет своё душевное состояние «угрюмым уединеньем» [I; 78] и признается, что оно является вынужденной мерой, средством защиты от мира, от его непонимания и ненужного «людского сожаления». «Л. ч.» любит уединение, но не одиночество, поэтому он стремится найти друга, который бы понял его.
Другой способ найти спасение от одиночества «странный человек» ищет в любви, однако любовь зачастую не приносит ему ничего, кроме разочарований. Светская кокетка не оправдывает его надежд, а лишь усиливает его страдания.
Все эти типы человеческой личности встречаются уже в раннем лермонтовском творчестве. Л. также интересует проблема гениальной личности — как поэта, так и исторического деятеля. В образе Наполеона («Наполеон», 1829; «Наполеон», 1830; «Эпитафия Наполеона», 1830; «Св. Елена», 1831; «Воздушный корабль», 1840; «Последнее новоселье», 1841) Л. исследует соотношение гениальности и злодейства, причем его отношение к этому историческому деятелю меняется со временем. Не забывая о Наполеоне-злодее, Наполеоне, развязывавшем войны и обрекавшем на смерть людей, поэт сочувствует ему, когда, сосланный на остров Святой Елены и всеми покинутый, бывший император живёт в одиночестве. В образах Вадима Новгородского («Последний сын вольности») и князя Мстислава (замысел трагедии о Мстиславе Черном, ст. «Отрывок», 1831) Л. выводит идеальный характер древнего русича — смелый, решительный, свободолюбивый. В кавказских поэмах он обращается к образу «естественного человека».
Его лирическое «я», а также те герои его драм, которые являются современниками Л., это вариант «странного человека», отвергнутого обществом и страдающего от одиночества. Выход «л. ч.» ищет в дружбе и в любви, но в обоих случаях терпит крушение всех своих надежд.
Возникает впечатление, что «л. ч.» не оригинален, поскольку почти всё, что есть у Л., можно найти и у других авторов его времени. Однако это совсем не так. Герой Л. отражает как душевную жизнь своего автора, так и культурную жизнь лермонтовского времени. В образ «л. ч.» поэт привнёс очень много личного, глубоко пережитого и выстраданного. Всё, что он черпал из современной ему литературы, философии, из окружающей его повседневной действительности, было им переосмыслено и органически включено в его художественную систему.
«Л. ч.» уже в раннем творчестве не выглядит эклектичным набором художественных штампов и философских концепций того времени. Это живой образ, представляющий собой диалектическое сочетание единства, цельности и многоликости: «л. ч.» по-разному изображен в разных произведениях, и всё же все герои Л. обладают некими общими, легко узнаваемыми чертами, которые позволяют отнести их всех к одному типу личности. Есть целый ряд устойчивых психологических и этических характеристик, проходящих через всё творчество Л. Уже в ранних произведениях намечаются характерные черты «л. ч.»: бледность, «печать страстей» на лице, особое выражение глаз. Эти описания повторяются в различных произведениях, как поэтических, так и прозаических. Также есть целый ряд образов и типов личности, которые часто присутствуют в произведениях Л., независимо от рода литературы, к которому эти произведения относятся. Среди свойств, присущих этой личности, главным является её странность, непохожесть на других. «Л. ч.» выделяется своей значительностью, он превосходит окружающих силой своих желаний. Идеальные устремления, страстные желания — другая важная черта, по которой можно безошибочно определить «л. ч.». Но одновременно с этим он и человек интеллектуальный, философски мыслящий, склонный к самоанализу, самокритике. Его аналитический, скептический ум подвергает сомнению всё — в том числе и собственные чувства и переживания. Тем не менее «л. ч.» тяготится подобным отношением к жизни, он тянется к «простым людям» и их простой жизни. Симпатия Л. к простым русским людям, понимание их мыслей, чувств, поступков, его любовь к народным песням и преданиям — это проявление той части его личности, которую сам поэт охарактеризовал как «русскую душу». В образе «л. ч.» есть своеобразная цельность: при внешней противоречивости поступков его отличает единство устремлений, подчиненность одной идее. Л. тоже «знал одной лишь думы власть» [IV; 151] –власть его думы о человеке.
Лит.: 1) Белова Н.М. Байронический герой и Печорин. / Н.М. Белова; отв. ред. Л.Г. Горбунова. – Саратов: Издательский центр «Наука», 2009. – 237с.; 2) Киселева И.А. Творчество М.Ю. Лермонтова как религиозно-философская система: Монография. – М.: Московский государственный областной университет, 2011. – 224с.; 3) Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. – М., Л.: Наука, 1964. – 266с.; 4) Михайлова Е.Н. Идея личности у Лермонтова и особенности ее художественного воплощения // Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. Лит., 1941. – С. 125–162; 5) Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. – Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1973. – 702с.
Т.С. Милованова